Тот, кто стоит за спиной
Шрифт:
— А хрен его знает. Смотри лучше, куда побегут. Не приведем щенка, с нас голову снимут. Ну я его достану, этого толстого, — глаза его бегали: было видно, что он потрясен происшедшим.
— Да кто же он такой?! Кто?! И откуда он узнал, что…
— Хорош трепаться, Валек! Эх, упустим щенка!
— Не упустим, Серега. Куда он денется? Да и этот толстый тоже далеко не убежит…
В автомобиле оба — и Сивцов, и Пауков — первые минуты молчали: майор вырабатывал новую тактику, а программист затравленно
Сивцов уже давно поставил диагноз своему пассажиру и потому был с ним настороже.
— Какой русский не любит быстрой езды, правда?! — вдруг выпалил Андрей Львович.
— А меня зовут Петр Ильич, — как можно ласковее сказал майор, начиная «массаж».
— Как Чайковского, — деловито заметил пассажир. — А я музыку не люблю.
— И я тоже, — сладенько улыбнулся майор, пытаясь стать ближе Андрею Львовичу.
— Но почему тогда вы — Петр Ильич? — ехидно спросил майора программист и замер, уставившись на майора. — К тому же вы уже лысый.
Майор перестал улыбаться. Он понял, что смертельно устал, что не выдержит больше и пяти минут такого соседства. Нужно было переходить к вопросам и «колоть» этого козла.
— Скажите, пожалуйста, Андрей Львович, к вам кто-нибудь приезжал из Питера по поводу разработанной вами системы защиты информации? — взял «козла» за рога майор.
Глаза программиста вспыхнули огнем несказанной радости. Он даже подпрыгнул на своем сиденье и перестал дергаться: здесь говорили о его любимом предмете! Сивцов повернул голову и увидел блаженную улыбку на губах программиста.
— Не помню… — улыбаясь, программист закрыл глаза и весь (если иметь в виду все части его тела!) успокоился, словно его наконец обесточили — отключили проклятые двести двадцать вольт.
— Вспомните, пожалуйста, примерно год назад. Майор сбросил скорость: он подъезжал к дому программиста.
— Нет, не знаю, не помню… А вот один человек ниоткуда приходил! Очень хороший человек: колбасы принес и вина. Я вино пить не стал, потому что умереть боюсь, а колбасу съел… — Андрей Львович замолчал. Ему не хотелось говорить. Ему хотелось блаженно улыбаться и думать о любимом предмете и хорошем человеке.
— Ну и хорошо, что съели. Вы, Андрей Львович, мне лучше про тех людей расскажите, которые вас о ваших замечательных разработках спрашивали. Ведь такие люди были, правда? — майор и не заметил, как изменился его тон: он говорил с программистом, словно с дурачком из психлечебницы.
— А я и говорю. Когда я съел колбасу, этот человек меня о моей программе спрашивал, очень профессионально спрашивал. А я ответил ему, что не могу разгласить, то есть разглашать. Тогда человек ушел в магазин и принес еще много чего, даже шпроты. Мы пили чай, а потом я ничего не помню. Проснулся — нет его. Хороший человек: колбасу принес, но ничего из комнаты не взял — ни одной дискеты! И продуктов еще столько осталось. Я их два дня ел. Только голова утром болела. Сильно болела. Я даже на работу не пошел — лег с компрессом и стонал до вечера.
— А
— Нет. Сначала я домой зайду. Надо.
— Конечно-конечно, я вас тут подожду в машине. Вы ведь не долго?
— Я приду еще, — строго ответил программист и быстро побежал через дорогу в парадное.
Громко заскрипели тормоза. Майор даже привстал со своего водительского кресла от удивления и зажмурился: Андрей Львович побежал наперерез автобусу. Наконец Сивцов приоткрыл правый глаз: водитель автобуса немо хлопал ртом, как огромная пожилая рыба, посылая вдогонку программисту от всего сердца громоздкие синтаксические конструкции, которые, конечно, лучше было не слышать…
Не оглядываясь назад, они методично перемалывали ногами валежник. Они бежали до тех пор, пока Половцев наконец не ощутил, что не дышит: воздух не проходил в его легкие.
Споткнувшись ногой о корягу, он тяжело, словно куль с карамелью, и одновременно блаженно рухнул в теплый мох лицом, рассыпая последние силы и захлебываясь. Не было сил даже перевернуться на спину. Мальчик склонился над ним и, вцепившись ему в плечи, попробовал перевернуть отца.
— Папа, вставай, вставай! — повторял мальчик срывающимся от напряжения голосом.
— Подожди… Я встану… сейчас, — произнес литератор, поворачиваясь на бок и все еще не имея сил подняться.
— Они догонят нас! Они уже где-то близко! — мальчик изо всех сил теребил отца за плечо. На его глаза навернулись слезы. — Папа, кто они? Что мы им сделали? Что им надо?
— Я не знаю… Беги, Андрей! — Половцев приподнялся на локте: он услышал, что где-то совсем рядом трещат сучья. К ним приближались преследователи. — Встретимся в доте на берегу озера. Помнишь? — Половцев попробовал улыбнуться сыну.
— А ты? — Андрей обеими руками вцепился в плечи отца. Из его глаз хлынули слезы.
— Я им не нужен. Им нужен ты. Беги скорее, ну! Я сказал — беги! — Половцев сделал недовольное лицо. — Если я не приду к доту до пяти, на дачу не приходи: иди пешком до Грузино, а лучше до Пери. Там сядешь в электричку. Дома все расскажи матери. Только за меня, пожалуйста, не беспокойся! — Половцев с силой оторвал от себя руки мальчика и толкнул его вперед. — Давай, Андрюха!
Сын, сверкая пятками, побежал к оврагу. У оврага он остановился и оглянулся. Литератор уже стоял. Мальчик хотел еще что-то сказать, но Половцев поднял руку и махнул ею, прогоняя сына.
Погоня приблизилась уже настолько, что Половцев мог видеть мелькание силуэтов за небольшими сосенками и елями.
Он осмотрелся по сторонам. В яме за песчаным холмиком лежала небольшая лесина. Странно, но Половцев сейчас почему-то не боялся, и мысли его совсем не метались в поисках выхода из критической ситуации.
Он не знал, кто эти двое и зачем им вдруг понадобился его сын, но он прекрасно осознавал, что именно будет сейчас делать.
Мелкая дрожь и одновременно необычайная легкость влились в его тело. И Половцеву стало радостно, словно бойцу перед схваткой, понимающему свое превосходство над противником.