Тот, кто умрет последним

Гриппандо Джеймс

Мальчик был в бегах. Рене начала медленно приближаться к нему, боясь напугать. Она следила за ним, избегая смотреть ему в глаза. Рене кружным путем пробиралась сквозь толпу, держа направление на угол, на который мальчик, похоже, заявил свое право, как один из многочисленных детей, проводивших свою жизнь на улицах, попрошайничая.

Настоящая атака на Рене началась, когда она приблизилась к перекрестку. Атаковали один за другим дети с вытянутыми руками.

– Силь ву пле, мадемуазель! Силь ву пле! – Если вы были белым

человеком, то даже уличные дети довольно хорошо знали французский, чтобы сказать «пожалуйста» на официальном языке.

Было трудно игнорировать их просьбы, но помочь всем она не могла. Помочь Рене могла только тем, кто был рабом.

Окруженная другими детьми, Рене не упускала из вида своего мальчика. Когда она оказалась всего в десяти футах от него, ее подозрения подтвердились. Рене увидела водяные мозоли на руках и пересекающиеся шрамы вокруг запястий и лодыжек. Дети на плантациях срезали плоды какао мачете. Требовалось два хороших удара, чтобы расколоть твердую скорлупу и извлечь бобы. Натренированный мальчик был способен разбить до пятисот плодов в час, но из-за усталости или отсутствия опыта они часто ранили себя. У этого мальчика по крайней мере были на месте все пальцы рук и ног.

Наконец, приложив большие усилия, Рене оказалась прямо перед ним.

– Силь ву пле, мадемуазель, – сказал он, протягивая руку. Его французский был на редкость хорошим, так что она ответила ему на этом же языке.

– Не бойся, – сказала Рене. – Я пришла, чтобы помочь тебе.

Он сделал шаг назад, явно поняв ее слова.

– Я помогла многим таким же мальчикам, – продолжала Рене. – Мальчикам, работающим на плантациях какао.

Другие попрошайки пытались втиснуться между ними, но Рене продолжала убеждать его.

– Я доктор.

Она вынула из кармана фотографию своей клиники. Рене знала по опыту, что мальчикам полезно что-нибудь показывать.

– Это здесь, за углом. Пойдем со мной. Я помогу тебе вернуться домой.

Мальчик покачал головой, словно уже слышал эти слова раньше.

Рене сделала еще один шаг к нему, но потом остановилась, боясь, что проявляет слишком большую настойчивость.

– Пожалуйста, – сказала она. – Ты не похож на других детей, понимаешь? Пойдем со мной. Позволь мне помочь тебе, пока торговцы детьми снова не поймали тебя.

Он посмотрел ей прямо в глаза, и Рене не позволила себе отвести взгляд. Она имела большое преимущество, ибо была женщиной и разговаривала с мальчиком, которого обманывало такое множество мужчин.

Мальчик медленно кивнул, и Рене сразу же взяла его за руку, грубую и мозолистую, как у взрослого человека, провела его обратно через рынок и дальше напрямую по знакомому пыльному переулку к своей клинике.

– Как тебя зовут?

– Камум.

– Сколько тебе лет?

– Не знаю.

– Хочешь пить?

– Да.

Они остановились, и Рене напоила его из своей фляжки.

– Спасибо.

Она

улыбнулась и погладила его по голове.

– Пожалуйста.

В конце пыльной тропинки находилась клиника проекта «Дети прежде всего», впрочем, не слишком похожая на клинику. Это было одно из старых зданий района с толстыми глинобитными стенами и с крышей саманного типа. Но в одном из окон здесь все-таки стоял шумный кондиционер, что, казалось, привело мальчика в восторг.

– Холод, – сказал он улыбаясь.

– Да, это холод. Входи.

Мальчик вошел вслед за Рене, и она закрыла за ним дверь. Он снова занервничал, так что ей пришлось взять его за руку, подвести к кондиционеру и включить аппарат на полную мощность. Мальчик улыбнулся и даже засмеялся, когда струя охлажденного воздуха высушила пот с его лица.

Сквозь дыры в его рубашке виднелись шрамы на спине, и Рене подумала, что он очень давно не смеялся вот так.

– Иди сюда. – Она провела мальчика в другую комнату (в доме их было всего две) и посадила на стол для обследования больных. – Я хочу послушать твое сердце. – Рене приложила стетоскоп к его коленке и стала слушать.

– Это не сердце, – сказал он, засмеявшись наконец в полный голос.

– О, извини. – И она приложила стетоскоп к его локтю. Он опять засмеялся, и Рене засмеялась вместе с ним. Но если мальчик находит подобную шутку смешной, значит, он, возможно, моложе, чем она подумала сначала. Наконец Рене приложила стетоскоп к груди.

– Хорошее, сильное сердце, – сказала она.

– Да. То же самое говорил Ле Грос. Ле Грос – это большой человек.

– Это тот, на кого ты работал?

– Да.

– Сколько времени?

– Шесть.

– Месяцев?

– Нет. Урожаев.

Рене провела в этих местах много времени, поэтому знала, что на большинстве ферм, выращивающих какао-бобы, основной урожай собирают в течение нескольких месяцев, а промежуточный – еще несколько месяцев. Шесть урожаев означало, что Камум проработал на плантации почти три года.

«Да, такого мальчика будет нелегко отправить домой».

– Что ты там делал?

Как и следовало ожидать, он ничего не ответил. Обычно, для того чтобы разговорить детей, требовалось некоторое время.

– Можно я сниму с тебя рубашку?

Он покачал головой.

– Я заметила несколько отметин на твоей спине. И мне хотелось бы посмотреть на них.

Он сложил руки в знак отказа.

– Ничего. Мы займемся этим потом.

Рене помолчала, собираясь задать вопрос, который задавала всегда. Она знала, какой получит ответ, разговаривая с ребенком, который никогда не знал дома с молоком и сахаром, дома с буфетом. Но тем не менее Рене задавала его, надеясь, что ответ поможет ей увидеть цель своей работы и укрепит ее решимость в достижении этой цели, а не обескуражит и не причинит душевную боль.