Тот самый
Шрифт:
— Мы курили, чтобы оно нас не почувствовало?
— Напротив. Чтобы предупредить о том, что мы там.
— Но зачем?
— Чтобы он нас не убил.
— Но если он был так опасен, зачем мы туда пошли?
— Слушай, я же извинился. Думал, у тебя нервы покрепче будут.
— Да причём тут нервы? Просто… Я в эту победень не верю. Уж извините…
— Ну так для этого я тебе и показал, — Алекс теперь говорил со мной ласково, как с младенцем. — Понятно, что боевой офицер — он выделил эти слова — обязан не верить ни в Бога, ни в чёрта, ни в Красную армию. Но
— Ладно, — я взял рюмку и одним глотком выпил. — Убедили. Пока… Но у меня ещё один вопрос.
— Валяй.
— Что такое «акварельки» и «масло»?
— В свой черёд узнаешь, — отмахнулся Алекс и спрыгнул с высокого табурета. — Однако светает. Скоро девочки придут… — сграбастав брезентовый мешок с патронами и направляясь с ним к выходу из кухни, он остановился в дверях и оглядел барную стойку. — Приберись тут, — посоветовал шеф. И себя в порядок приведи… Рабочий день грядёт.
Вопрос, хочу ли я здесь работать, больше как-то не возникал.
Из каморки под лестницей я переехал на второй этаж. Истинных размеров особняка, кажется, я не знаю до сих пор.
На первом располагалось агентство — в той самой анфиладе. На втором — обширная библиотека, мои апартаменты, состоящие из спальни с раскладным продавленным диваном и дико старинным, похожим на гроб, шкафом, гостиной, куда девчонки натащили разномастных кресел, подушек и низких светильников на ножках, а еще ванной — вполне современной, с душевой кабиной, говорящим унитазом и ультрафиолетом в раковине.
Стены были покрыты таким слоем обоев, что вздумай я его препарировать, мог бы проследить всю историю особняка, вплоть до восемнадцатого века. Верхний слой был полихлорвиниловым, «под кирпич», пружинящим и скрадывающим всякий посторонний звук.
Алекс вёл преимущественно ночной образ жизни. Днём в конторе он не появлялся, зато по ночам я нередко слышал его голос, и пытался представить существ, с которыми он беседовал.
Я же исполнял обязанности сторожа, переводчика и телохранителя при девочках — Антигоне, Афине и Амальтее, которые исправно принимали заявки и водили экскурсии.
Регулярно мне выдавали наличные, впрочем, не уточняя оклад и не требуя никакой отчётности…
Я отожрался, даже ранение, после того, как над ним поколдовала Амальтея, перестало меня беспокоить.
И даже завёл себе несколько новых книг: первоиздания Бродского, Маяковского и Блока. Стоили они не так, чтобы очень запредельно, и всё же мысль, что я могу себе их позволить, внушала некоторую приятность и уверенность в завтрашнем дне.
О потусторонниках никто больше не упоминал. Всё было обыденно и прозаично.
Антигона по своему обыкновению варила идеальный кофе, Афина готовила идеальные обеды и ужины — не балуя деликатесами, но и не опускаясь до банальных замороженных пельменей из супермаркета неподалёку. Амальтея следила, чтобы у меня были чистые выглаженные рубашки, обои не отваливались от стен, а по полу можно было ходить босиком…
В
Ах да. Забыл рассказать про подвал, или цокольный этаж. Там был тир. Самый настоящий, с кабинками для стрелков, движущимися мишенями и таким разнообразием оружия, что в пору завидовать спецслужбам.
В тире я проводил свободное время. Никто мне в этом увлечении не препятствовал, — шеф и сам уделял немалое время тренировкам. Собственно говоря, это происходило каждый день.
Что характерно: всякий раз, беря в руки пистолет и наводя его на чёрную точку в центре мишени, я вспоминал желтые с вертикальными зрачками глаза…
Так прошло месяца два. Да, точно: начинался апрель, с его бурными вешними водами, пронзительно-голубым небом и стаями грачей. И хотя ночи были всё ещё темны, как зрачок мертвеца, днём солнечные зайчики резвились на стёклах домов, купались в лужах и прыгали по медным начищенным ручкам.
Но однажды ночью я услышал на лестнице шаги. И удивился. Обычно Алекс, если и приводил кого, беседовал внизу, в кухне или в одном из кабинетов. Но сейчас кто-то шел на второй этаж, ко мне…
Вскочив, я наскоро привёл себя в порядок: натянул джинсы, фланелевую рубашку и шерстяные носки — хотя особняк и имел современное отопление, по ногам немилосердно дуло.
К тому времени, как «они», пройдя сквозь библиотеку, постучались, я успел убрать постель и зажечь свет в гостиной.
— Вот, Сашхен, знакомься: Герман. Наш новый клиент, — сказал Алекс, пригласив ко мне в комнату молодого еще мужика в чёрном плаще.
— Можно просто Гера, — пожимая влажной потной ладонью мою руку, осклабился клиент. Во рту его сверкнул неестественно белый зуб.
«Хрен в кожаном пальто» — называл таких отец.
Было в Гере что-то неуловимо скользкое, как в залежавшейся в рассоле селёдке.
— Случилось так, что мне непременно нужно отлучиться, — объяснил своё появление Алекс. — А Герману ни в коем случае нельзя оставаться одному. Так что, не сочти за труд, кадет. Присмотри. Я вернусь к утру… Самое позднее — к обеду. Уж к завтрашнему вечеру точно буду. С клиента глаз не спускать, самого никуда не выпускать. Об остальном позаботятся девочки, — он развернулся, чтобы уходить, но остановился. — Да, ещё… Постарайся, чтобы Герману у нас было удобно.
— Выпить есть? — спросил Гера, как только хлопнула дверь особняка — о пружине я уже упоминал, и звук её разносился по всему дому.
— А тебе не много будет? — разило от него так, словно гость искупался в водке, причём, не снимая кожаного пальто…
— Да я вообще непьющий, — смутился тот. — Веришь, нет — недавно начал. Дней десять тому.
— А что так?
Наверху ничего съестного, равно как и выпивки, я не держал, и направился к лестнице. Гера, как приклеенный, потащился за мной.