Тот самый
Шрифт:
— Капуччино, — объявила Антигона.
— Спасибо.
— Угадала?
— Да.
Я отхлебнул раскалённого, ароматного и необыкновенно сладкого напитка и почувствовал себя счастливым.
— У меня талант. Всегда знаю, что кому подать… Так ты тоже будешь у нас работать? — неожиданно спросила она.
Я опешил.
— Да… вроде как нет. Во всяком случае…
— Будешь, — уверенно качнула гарнитурой Антигона. — Иначе бы шеф тебя не приволок.
— Да это случайно вышло, — я пожал плечами и сделал еще один глоток. Терпкая
— Можешь звать его Алекс.
— Алекс. Так вот, он меня спас. А потом притащил сюда. Я его не просил.
— Ну, я же говорю: всё сходится, — Антигона дёрнула дверцу холодильника, достала большую бутыль с чем-то оранжево-желтым и поставила на стойку. — Апельсиновый сок, натуральный, — объявила она. — Будешь?
— Спасибо. Но лучше ещё кофе.
— Да ты не стесняйся, — она вновь повернулась к кофе-машине. — У шефа чутьё на людей. Если он тебя притащил — значит, почувствовал. Что ты свой. То есть, наш.
— Почувствовал?
— Ну… — она поставила передо мной ещё одну кружку. — Интуиция у него такая. Чуйка. Он всегда оказывается в нужном месте в нужное время и… в общем, находит людей. Меня вот нашел…
Помолчали. Когда вторая кружка кофе подошла к концу, я ощутил острую тоску: нужно прощаться. Идти в каморку, надевать просохшие ботинки, куртку со сломанным замком, брать рюкзак, благодарить за гостеприимство и уходить. Куда?
— Ну… — допив последние капли, я поставил кружку на стойку. — Спасибо за всё…
— Антигона! — в кухню заглянула синеволосая девушка.
— Это Афина, — шепнула мне Антигона, будто открывала страшную тайну.
— Вот ты где! Там группа иранцев. У них Александровка, Зимний и Эрмитаж. Шефа нет, а больше с ними никто разговаривать не может. Кричат: ишпейде, ишпейде… Хрен его знает, что это значит.
— Это не иранцы, — неожиданно для себя сказал я. Афина посмотрела на меня так, словно только что заметила. — Они албанцы. И’шпейт’е — на албанском значит «быстро».
— Ты знаешь албанский, — кивнула Антигона, как будто что-то подтверждая. — Вот видишь: шеф в тебе не ошибся. Иди, переодевайся. Амальтея подберёт тебе подходящие шмотки.
— Ничего не понимаю, — пришлось сопротивляться, так как просиявшая Афина уже дёргала меня за рукав.
Антигона закатила глаза.
— Шеф притащил тебя сюда, так? И ты знаешь албанский. А у нас — группа албанских туристов, с которыми некому разговаривать… Дошло?
Я пару мгновений смотрел в пустоту, затем потряс головой.
— Ерунда всё это. Простое совпадение.
— Нет, ну ты тупой, Сашхен, — Антигона рассмеялась. На щеках у неё проявились ямочки. — Совпадений НЕ БЫВАЕТ. Шеф привёл тебя СПЕЦИАЛЬНО! Так что иди и поговори с этими албанцами.
— Но я не умею водить экскурсии! Я и Питера почти не знаю.
— Тебе и не нужно, — Афина продолжала тянуть меня за собой. — Экскурсию поведу я, тебе нужно
Вот так я и попал в одно из самых удивительнейших мест на земле. Агентство «Петербургские тайны». Кроме шефа Алекса, работали в агентстве три девушки. Туризм, развлечения, экскурсии.
Впрочем, начну по порядку.
В первый день работы, Алекса я так и не увидел. Витал он где-то далеко: со слов Антигоны, водил по городу делегацию из дружественной Уганды. На суахили, кроме него, никто не говорил, а сторонних переводчиков Алекс на дух не переносит.
Собственно, все девчонки в «Тайнах» были спецами по каким-нибудь языкам: романская группа, индокитай, японщина.
Антигона, например, была редчайшим спецом по мёртвым языкам Месопотамии: урский и вавилонский диалекты, древнеассирийский, древнеперсидский… Где шеф находил туристов, с которыми надо общаться на мёртвых языках, я представить не мог, но раз существовал переводчик — можно сделать вывод, что и делегации из столь экзотических земель имели место быть.
Я же, по своей специализации, мог объясняться на замане курди, домари и ломаврен — языках, на которых говорили в Сирии… Неплохо говорил по-ирански, турецки, арабски — включая восемь диалектов; В качестве факультатива изучал испанский, эльфийский и клингонский.
Да, забыл упомянуть: в Высшую офицерскую школу меня забрали прямо с первого курса филологического, отделение иностранных языков. Завербовали, что называется. Потом, конечно, я и ещё кое-чему научился, но заметили меня в связи с исключительной памятью и талантом к языкам…
Когда вечером, основательно вымотавшись — столько говорить мне не приходилось давненько — я добрался до особняка, никого уже не застал. Афина высадила меня у крыльца и укатила домой, я же, поднявшись по восьми каменным ступеням, вошел в свой новый дом.
Что характерно: о рюкзаке, оставленном в той же каморке под лестницей, рядом с раскладушкой, я ни разу не вспомнил.
На кухне меня ждал ужин: жаркое из говядины с картошкой. Кто это всё приготовил, я не знал, но был безмерно благодарен.
Поужинав, удалился «к себе» на раскладушку, достал читанный-перечитанный томик стихов и впервые за несколько месяцев почувствовал себя дома. Удовольствие, недоступное в течении многих лет…
Незаметно для себя я уснул, а проснулся в глубокой тьме — в крошечное окошко под самым потолком не проникало ни зги.
Спросонок я попытался сообразить, что меня разбудило: привык спать чутко, всегда быть, как у нас говорили, «на щелчке». Умение сквозь сон слышать все звуки, и автоматически делить их на условно опасные и спокойные, появлялось само собой, как обязательный атрибут выживания.