Товарищ Богдан (сборник)
Шрифт:
Вскоре охранка арестовала двух членов «Союза», через неделю — еще одного.
«Нет ли среди нас провокатора?» — забеспокоился Трамвайный (так подпольщики называли Бабушкина).
Но потом он догадался, в чем причина провалов. Екатеринославские революционеры действовали слишком открыто, они не умели скрываться от полиции, не владели конспирацией. А без нее — пропадешь! Ведь жандармы так и рыщут по городу в поисках крамолы.
Иван Васильевич вспомнил, как в Петербурге Владимир Ильич, умевший обвести любого шпика, учил его
На ближайшем же собрании подпольщиков Бабушкин рассказал, как ловко ускользал от охранки Ильич.
— Петербург — побольше Екатеринослава, — сказал Иван Васильевич. — И трущоб всяких там видимо-невидимо. А все же Владимир Ильич как свои пять пальцев знал все проходные дворы столицы. Бывало, даже к нам, на окраину, за Невскую заставу приедет и спросит: «Ну, кто скажет, как отсюда быстро и незаметно пробраться на такую-то улицу».
Мы много лет живем здесь, но не знаем, а он — приезжий — показывает: вот тут — проходной двор, тут — тупичок, но в нем тоже есть скрытый ход, а здесь — забор сломан…
Владимир Ильич часто шутил, что проходные дворы устроены специально для революционеров, чтобы помочь им удирать от шпиков.
— Придется, значит, и нам, как мальчишкам, примечать, где забор сломан и как в чужой сад тайком можно залезть! — улыбнулся один из рабочих.
Все засмеялись.
— А однажды Ильич придумал хитрую штуку, чтобы шпиков обманывать, — продолжал Иван Васильевич. — Очень простое и надежное средство. Стал он носить с собой в портфеле вторую, запасную шапку.
«Зачем это?» — спросил я Ильича.
Он объяснил. Оказывается, как привяжется к нему шпик, Ильич скользнет в проходной двор и сразу достает из портфеля этот меховой треух — и на голову! А свою кепчонку — в портфель! Поднимет воротник пальто, ссутулится, сквозь проходной двор выйдет на шумную улицу и смешается с пешеходами. Попробуй узнай!
Шпик видит, что Владимир Ильич нырнул в проходной двор, подождет немного, чтоб Ильич не заметил его в пустом дворе, и туда же — шмыг! Выйдет на соседнюю улицу, ищет человека в серой кепке, а такого и нет! Исчез! Забавно бывает смотреть: кружится шпик на месте, как карась на сковороде. То влево дернется, то вправо побежит, ну, точь-в-точь как собака, потерявшая след…
Рабочие снова засмеялись.
— А из тюрьмы Ильич ухитрялся не только письма, но даже целые статьи присылать. Писал он их молоком, между строчек книги. Молока не видно. А подогреешь страницу на свечке — все и выступит.
Делал Ильич из хлеба специальные чернильницы для молока и макал в них перо. А как услышит подозрительный шум возле своей камеры — сразу глотает их. Сам он, шутя, писал из тюрьмы:
«Сегодня съел шесть чернильниц!»
— Ловко! — заулыбались рабочие.
— Нам, товарищи, тоже надо овладеть конспирацией, — продолжал Бабушкин. — Без нее — ни шагу!
И Иван Васильевич стал учить рабочих многим приемам и хитростям, выработанным
— Вот, например, — сказал Бабушкин, — у кого-то из нас назначено собрание. В окне той квартиры должен быть выставлен сигнал: кукла на подоконнике, или, скажем, цветок, или свеча, воткнутая в бутылку. Это значит: все в порядке, можно входить!
А как нужно приближаться к месту собрания, знаете?
Рабочие недоуменно переглянулись.
— Подходить надо обязательно по противоположной стороне улицы, — разъяснил Бабушкин. — Увидишь куклу или свечу в окне, — входи! Нет условленного сигнала, — значит, жандармы устроили в этой квартире обыск и засаду. Как ни в чем не бывало шагай себе мимо!
— Здорово! — воскликнул слесарь. Матюха и в азарте даже хлопнул себя рукой по коленке.
— Каждый из нас, — продолжал Бабушкин, — должен всегда наблюдать: нет ли за ним слежки. Но если даже «хвоста» нет, — все равно нельзя идти прямо на собрание. Надо сперва двигаться в другой конец города. Понятно? А еще лучше, если есть деньги, взять извозчика и поколесить по глухим переулкам. Притом наблюдай, чтоб за тобой не ехал другой извозчик… Может, на нем сидит шпик?!
Возле проходного двора отпусти извозчика, а сам быстро проскользни на другую улицу. Ясно?
На этом собрании члены «Союза борьбы» решили впредь тщательно соблюдать конспирацию.
Сам Бабушкин был им примером в этом.
Бабушкин часто переезжал с квартиры на квартиру. Однажды, почувствовав, что за ним следят, он покинул старое жилище и, по совету товарищей, снял маленькую комнату у пожилой, добродушной женщины, вдовы рабочего-доменщика.
Новый жилец был тихий, вежливый и аккуратный, не пьянствовал, не буянил, как ее прежний постоялец, и сразу понравился хозяйке.
Чечелевка, где поселился Бабушкин, — рабочая окраина возле Брянского завода — выглядела как все рабочие окраины.
На рассвете здесь надрывался на все голоса хор заводских гудков, поднимая с коек, нар и топчанов невыспавшихся, изможденных людей, властно выталкивая их из лачуг и загоняя в огромные каменные корпуса цехов.
Потом Чечелевка надолго затихала.
В обед по узеньким немощеным улочкам торопились к заводским воротам ребятишки с узелками: несли еду своим отцам.
Вечером Чечелевка снова оживала: из цехов выливались потоки рабочих. Они растекались по халупам, усталые, но довольные. Кончился еще один проклятый день, можно хоть немного отдохнуть.
И сразу оживали кабаки, трактиры. Оттуда неслись разухабистые напевы «музыкальных машин», ругань, пьяные крики…
Так, без всяких изменений, жила Чечелевка круглый год; летом и зимой, весной и осенью.
Домик, в котором снял комнату Бабушкин, был деревянный, ветхий, с залатанной крышей. Низенький, он зарылся в землю почти по окна, которые выходили на узкий, грязный переулок.