Товарищ "Чума" 4
Шрифт:
— Премного благодарен, дедко Большак! — выслушав ряд наставления и получив слово, вновь сердечно поблагодарил я лешего. — Никогда твоей доброты не забуду!
— Ты возвращайся, друг мой Чума, — произнес леший, радушно улыбаясь в бороду, — зело я к тебе привязался. Приходи, живи спокойно, душой отдыхай, деток расти… Если, конечно, до той поры первый всадник в тебе не пробудится…
— А если пробудится? — Решил я уточнить про возможные последствия «внезапного пробуждения».
— Знамо дело — тогда всё человеческое отринешь, — по-простому, на пальцах,
— Постараюсь не забыть про тебя, дедко Большак, — улыбнулся я старичку-боровичку.
— Ну, дык… Давай тады обнимемся, друг мой Чума, и на дорожку посидим, — предложил леший, распахивая дружеские объятия.
Ну, у меня сегодня прямо настоящий день обнимашек какой-то получился. А если еще и партизаны обниматься полезут? Хотя, обнимашки — это норм, ничего против них не имею. Главное, чтобы с «горячими братскими поцелуями», как у Лёни Брежнева и Хонеккера[3] никто не лез. Вот таких «нежностей» я точно не перенесу!
В общем, обнявшись и похлопав друг друга по спине, мы уселись с лешим на поваленную ветром березу, и молча посидели «на дорожку». Слабый тёплый ветерок обдувал моё лицо, задорно щебетали птахи, под ногами то и дело шныряла всякая мелкая живность «из свиты» лесного владыки.
Я сидел и просто наслаждался лесными звуками. Мне было на удивление хорошо и спокойно сидеть просто так, чувствуя рядом присутствие настоящего и верного друга. В лесном владыке я был уверен на все сто. Даже среди людей таких надежных друзей найти очень и очень сложно.
Я чуть было вновь «дзен» не поймал, настолько умиротворяющим был текущий момент. Так сидел бы и сидел до самого окончания времен, когда Всеотец-создательнизринет сей несовершенный мир в горнило первозданного пламени… О! На какой высокий штиль меня потянуло… Пойду я, пожалуй — дела делать, да мировые проблемы разруливать, пока во мне первый всадник не проснулся.
— Ну, бывай, дедко Большак! — Я протянул старичку ладонь, которую тот крепко пожал.
— Возвращайся, друг мой Чума! — ответил леший. — И приятеля своего — злыдня, за морем не забудь, как вертаться буш! Привязался я к вам… — произнес леший и в один момент сгинул, провалившись сквозь землю.
Надо будет и мне такому фокусу научиться. Но уже в следующий раз. Я вновь встал на чудесную тропинку и, попросил Лихорука, чтобы он держался подальше от партизан. Мне в их лагере свары совсем не нужны, а у злыдня «натура» такая — он без этого не может. А охранных амулетов на всех не напасёшься. Так что пусть лучше где-нибудь поблизости от лагеря побудет — мне так спокойнее.
И, насвистывая весёлую песню, я пошагал дальше по чудесной дорожке. Хотя, долго идти мне в этот раз не пришлось — тропинка развеялась в аккурат перед «секретом» партизан, где несколько дней назад меня встретил дед Маркей со своей незабвенной берданкой.
— Ишь, рассвистелся, свистун! — донесся из кустов знакомый ворчливый голос. — Совсем страх потерял, паря? А если шмальну?
— Дед, а ты вообще когда-нибудь
— Вот доживёшь до моих лет, узнаешь, почём фунт старческой бессонницы… — Кусты раздвинулись, и первой из засады появилась снайперская винтовка деда Маркея, с которой он был неразлучен. А после появился и он сам. Даже узнав меня, старик оставался настороже, внимательно сканируя взглядом окрестности. — А ты откеля выскочил, Холера такая? — поинтересовался он, сунув мне свою жесткую ладонь. — Если бы не свистел, как дятел, я б тебя и не срисовал…
— Дятлы же не свистят, дед! — усмехнулся я, ожидая весьма каверзного ответа от острого на язык деда.
— Ну, это смотря какие дятлы, — старик смерил меня ехидным взглядом выцветших от старости глаз. — Такие, как ты — еще как свистят. Ничего не пойму… — Старик обошел вокруг меня, почесал затылок под картузом, сдвинув его на нос.
Затем он прошел еще чуть-чуть, до того места, где мои следы обрывались. Именно там закончилась волшебная тропинка лешего, и я выскочил в «обычный» лес. Ведь передвигаясь по «пространственному коридору», созданному магией лесного владыки, я совсем не оставлял следов на земле.
— Чего не так-то тебе, дед? — включив дурака, поинтересовался я. — Шёл себе шёл, никого не трогал…
— Ага, шёл он! — Старик присел над первым моим следом, четко отпечатавшимся на жирной лесной почве. — А я так мыслю, что ты, паря, не иначе, как по небу летел! Ну-ка, поворотися спиной, — шутливо попросил он.
— Это еще зачем, дед Маркей? — так же шутливо ответил я. — Чего ты там увидеть хочешь?
— Как чего? — ехидно прищурился старикан. — А вдруг ты ангел господень, к нам грешным спустившийся с небес? И у тебя там крылья присобачены? А?
— Ну, дед, ты даёшь! Похоже, с вечера в засаде? Пересидел! Ей-ей пересидел! — возмутился я, но тоже не в серьёз, только еще и рожу недовольную скорчил. — Проспаться тебе срочно надо, старый, а то всякая ерунда в голову лезет! Даже ангелы господни мерещатся. Хорошо, хоть не черти…
— Ты мне, Холера, зубы-то не заговаривай! — Старик тоже за словом в карман не полез. — Я в лесу сызмальства, и следы, чай, читать учен! Вот тут есть след, — он ткнул пальцем в землю, — а вот туточки нету! Нихде нету! Ты либо на крыльях с небес спустилси, либо как дикий габезьян по веткам сигал! А иначе никак, паря! Совсем никак!
— Ладно, дед, — я подошел к старому партизану и присел рядом с ним на корточки, — поймал ты меня. Но и рассказать тебе обо всём не могу…
— Да понял я уже, товарищ Чума! — Лицо деда Маркея расплылось в довольной улыбке. — Что енто твоя жутко секретная вундервафля! У меня до сих пор мурашки бегуть, кады вспомню, что от танковой дивизии фрицев осталось. И от Тарасовски тож… Хорошая деревня была, почитай, не один век простояла… — Дед шумно почесал куцую бородёнку. — А потом за одну ночь сгинула, словно её и не было. Словно дух какой, нечистый, её в преисподнюю прибрал.