Товарищ фюрер. Книга 1. Триумф блицкрига. Дилогия
Шрифт:
— Не верь причитаниям, они в этом похожи на плакальщиц. Любые крепости, фон Люк, сильны не укреплениями, а духом защитников. А потому мне порой кажется, что наши макаронники не наследники славы римских легионеров, а жалкие воры и самозванцы, что украли тогу с доспехами, но не умеют ее надеть на себя. Не верь им, и даже лучше не дружить, иначе и нас заразят своей трусостью. Хотя нет, Люк, многие из них действительно храбрецы, жаль только, что до первой атаки. На вторую их пылкости уже не хватает! Но на то есть мы…
Ливерпуль
С
Наглые стервятники Геринга не тронули ни город, ни порт, ни одна бомба там не упала. Нет, цель у них была одна — уходящие в Вест-Индию и Америку корабли и транспорты. Причем они не собирались их топить, а только повредить одной или двумя бомбами и оставить в порту на ремонт. С большими повреждениями ни один капитан не выведет свой корабль в долгий переход через штормующую Атлантику, ибо то есть самая кратчайшая дорога в царство Нептуна.
Премьер-министр Англии покинул столицу в самый последний момент и весь полет переживал, что может не успеть и германские танки войдут в Ливерпуль — фронт рухнул, и английские войска беспорядочно отступали в порты, предназначенные для погрузки на корабли.
Тогда бы пришлось лететь в Глазго — в Шотландии лихорадочно велись оборонительные работы, хотя многие военные прекрасно понимали, что даже в суровых горах удержаться до прибытия помощи мало шансов, да и на поставки не стоит надеяться, когда в небе полностью господствует вражеская авиация.
Теперь Уинстон Черчилль находился под защитой, пусть и тонкой крейсерской брони, но так он чувствовал себя уверенней.
«Глазго» в сопровождении эсминцев выходил в море, протискиваясь сквозь транспорты — уцелевшие и уходящие, и поврежденные, чья судьба остаться на родине определилась. Все, кто пожелал продолжить борьбу с нацистами, уплывали сейчас, ждать безопасного покрова ночи никто не пожелал — танки Гота стояли практически у самых ворот города.
— Сэр! Мы прослушали радиопередачу. Германия начала вывод войск из Норвегии и Дании, который будет завершен до конца октября, а странам будет возвращена полная самостоятельность. Простите, и сказано, что Норвежская операция в апреле была вынужденной мерой, чтобы остановить агрессию союзников, которую они продемонстрировали, высадившись не только в Скандинавии, но и оккупировав Исландию.
— И вольно вам слушать наглую брехню из Берлина и тем более передавать ее мне?! Геббельс известный выдумщик…
— Это не Геббельс, сэр, прошу простить. И передача велась не из Берлина, а из Стокгольма…
— Что?! Из Швеции?
— Так точно, сэр. Объявлено о временной унии Швеции и Норвегии, пока в последней не будут проведены парламентские выборы, гарантом которых станет шведский король. К унии могут присоединиться и те страны, что входили ранее в Шведское королевство. А с независимыми государствами, соседями и желающими держать нейтралитет и добрососедство Швеция предлагает заключить
— Даже так, открыто?!
— Да, сэр. Шведская полиция уже введена в Нарвик, в котором немецкое командование отдало приказ гарнизону о возвращении в Германию.
— Фон Нейрат?!
— Именно он подписал совместное шведско-германское коммюнике, которое уже одобрено Гитлером.
— Идите, мне нужно подумать, — после долгой паузы прохрипел Черчилль и пыхнул сигарой — новости его порядком ошарашили, как большая бутылка коньяка, выпитая сразу, одним глотком, без малейшей закуски и на пустой желудок.
Берлин
— Процесс пошел!
Андрей произнес любимые слова последнего генсека КПСС с ехидной улыбкой и отключил радиоприемник. Новый «старый» министр иностранных дел фон Нейрат знал свое дело очень хорошо и пользовался немалым уважением коллег в сопредельных государствах. Но даже ему потребовалось больше двух месяцев, чтобы провернуть это дело.
— Стронулся с места воз, главное — хорошо подтолкнуть, чтоб он дальше сам под горочку покатился!
Теперь Андрей не сомневался ни на йоту, что «Стокгольмский пакт» вызовет чрезвычайное оживление во всем мире и резко поубавит антигерманскую риторику, в которой упражнялись за океаном. И британцам достанется на орехи — слишком зарвались и заврались в своей пропаганде, охраняя с пеной у рта «демократические ценности».
— Посмотрим, как они отплевываться будут!
Злорадство проявилось откровенно — даже один месяц, выигранный у заокеанских «промывателей мозгов», шел на великую пользу. Теперь, когда «челнок политики» заходил и начал ткать, появились определенные перспективы, хотя и очень слабые, не явные еще, не определенные. И они появились, в отличие от тойистории…
Беспокоило другое — внешнеполитические задачи создания «новой Европы» напрямую зависели от того, удастся ли изменить ту откровенную ксенофобию, что прививали народу нацисты.
Он, Адольф Гитлер, мог изменить судьбу любого еврея в Германии, равно как и немца, по большому счету. Мог приказать принять на работу, сделать «половинку» чистым арийцем, да что там — даже правоверного иудея влёт «отмазать» от репрессий и происхождения.
Можно было сделать многое для облегчения людских судеб, но только конкретно взятого человека, ну, может, еще его родственников. А вот отменить действие расистских и антисемитских Нюрнбергских законов даже он, рейхсканцлер, был не в состоянии.
Только рейхстаг, а там нацисты могли затоптать его за столь откровенное «предательство» — и так большинство партайгеноссе волками смотреть стали, нехорошо так, словно подозревали: «А не спятил ли наш фюрер от любви к человечеству? И не пора ли его упрятать в психиатрическую лечебницу?»
— Мой фюрер, — адъютант от люфтваффе зашел в кабинет. — Самолет с генералом Гудерианом прибыл из Англии, совершив посадку. Через час он будет у вас!
— Это хорошая новость, Белов. Вы меня порадовали.