Товарищ генерал
Шрифт:
— Идите! — сказал Иллеш. — И передайте Федосье Степановне, что ее любимую песню обязательно сыграем!
Кровопролитные бои на левом берегу Дона продолжались ококо трех недель. Находившиеся на этом берегу части 2-й немецкой армии были уничтожены, а те из гитлеровцев, которые пытались спастись бегством, утонули в реке.
23 июля окончились бои, и Харитонов наконец мог позволить себе отдых.
После того как сон вернул ему физические силы, Шпаго предложил пойти в баню.
— Баня? А где она? — удивился Харитонов.
— На станции, недалеко отсюда. Я случайно обнаружил,
— Отчего же не поехать? Обязательно надо помыться как следует! согласился Харитонов.
В ту же ночь собрались. Банька оказалась кирпичной, настоящей баней для' железнодорожников. Она бездействовала, и старик по своей собственной инициативе стал топить ее для солдат. Увидев Харитонова, старик вытянулся во фронт.
— Здравия желаю, товарищ генерал! — надтреснутым голосом проговорил он.
Харитонов, Шпаго и Миша разделись в предбаннике и вошли в жарко натопленное помещение. Дед спросил:
— Сносно? Аль поддать еще?
— Поддай, дедушка! — из облаков пара ответил Харитонов.
Старик плеснул несколько шаек воды в каменку. Новая струя белого пара вырвалась оттуда и устремилась к потолку.
Харитонов взобрался на самую верхнюю полку и, свесив ноги, весь отдался охватившему его блаженству.
Пот ручьями лил из всех пор его крепкого, мускулистого тела.
Сухой пар врывался в ноздри. Когда облако достигло наивысшего накаяа, Харитонов облился холодной водой.
— Вот это дело! Ну и старик! Где бы мы так попарились!.. — вслух рассуждал он, прохлаждаясь в предбаннике, завернутый в простыню.
Шпаго сидел рядом.
Где ты бродишь,
Моя доля,
Не докличусь я тебе!
неожиданно запел адъютант.
Харитонов подтянул. Голос Шпаго был мягкий, высокий, а у Харитонова густой, низкий. Получалось складно. Дверь предбанника открылась. Показался дед. Он долго молча стоял у входа и, когда песня окончилась, неожиданно смахнул слезу.
— Где ж это видано, чтобы таких людей немец победил? — с чувством проговорил он.
Во второй половине июля ударная группировка гитлеровцев, в составе 6-й армии П-аулюса и 4-й танковой армии Гота, вышла на большую излучину Дона.
Наша 62-я армия вела на этом рубеже жестокие бои. Верховное Главнокомандование советских войск, с целью отвлечь резервы противника от города на Волге, сочло нужным активизировать боевые действия войск Воронежского фронта. Командующий фронтом приказал армии Харитонова нанести контрудар и захватить несколько плацдармов на правом берегу Дона.
Харитонов начал деятельно готовиться к форсированию Дона.
В ночь на 6 августа дивизия Карапетяна была выдвинута на исходный рубеж. По всем подразделениям пронесли овеянное славой гражданской войны знамя.
Политработники объясняли в полках, что оно реяло над головами бойцов, форсировавших Сиваш.
— У этого знамени стоял Фрунзе. Под этим знаменем его
Бойцы, старые и молодые, поклялись.
В ту же ночь Харитонов был вызван на узел связи. Командующий фронтом сообщил, что получить понтонные части не удалось.
— Можете ли вы, — спросил он, — форсировать Дон своими плавсредствами?
Харитонов ответил утвердительно.
Вскоре на командный пункт Харитонова, который находился на высотке в трех километрах от Дона, приехал командующий фронтом.
В короткий срок во всех подразделениях были построены плоты, и началась переправа. К исходу дня Карапетян докладывал, что части его дивизии, освободив половину города, не продвигаются вперед. Мешает здание, толщину стен которого не пробивают пушки полковой и дивизионной артиллерии.
— Товарищ командующий, — умолял Карапетян, — накройте мне это здание. Солдаты залегли. Чтобы их поднять, нужен огонь прямой наводкой из стопятидесятидвухмиллиметровой пушки-гаубицы.
Я прошу.
— Держись! — ответил Харитонов. — Постараюсь выполнить твою просьбу. Сейчас вызову Ларина!
Командующий артиллерией армии полковник Ларин был знающий свое дело человек. Сын бедного петербургского портного, он уже в раннем возрасте проявлял незаурядные способности к учению. Благотворительное общество определило Ларина в гимназию. Но этим и ограничилась помощь благотворителей. Содержать себя и помогать семье Ларин должен был своим трудом. Он поступил мальчиком в аптеку, был сначала учеником провизора, то есть выполнял всю черновую работу-мыл бутылки, доставлял лекарства на дом. В 1917 году помощник провизора Ларин собирался поступать в университет. Октябрьская революция изменила планы молодого фармацевта. Он стал красногвардейцем, дрался с юнкерами, охранял Смольный. Затем его направили в артиллерийское училище. Курсант Ларин участвовал в боях против Юденича.
По окончании училища он прошел все ступени своей военной специальности. Ум у него был критический, характер добродушноворчливый. Ларин любил острое словцо. За дело принимался не спеша, казалось — даже флегматично, но если принимал решение, то уже можно было не сомневаться, что оно будет выполнено.
Выслушав Харитонова, Ларин рассудительно заговорил:
— Теоретически, конечно, наша пушка-гаубица должна быть разбита… Но если ее прикрыть огнем дивизионных пушек и сделать поправку на неточность попадания немецких пушек, которые по ней будут стрелять с закрытых позиций… Попытаюсь!
Спустя некоторое время снова позвонил Карапетян.
— Ну что там, товарищ генерал? — упавшим Толосом проговорил он. — Бойцы ждут сигнала к атаке. Я их обнадежил. Можно надеяться?
— Можно! — сказал Харитонов. — Здание накроют, а потом и ты крой!
— За мной дело не станет! — радостно произнес комдив.
— Ну, желаю успеха! — ободрил Харитонов, — Если возьмешь Коротояк, то, кроме награды, — к которой ты будешь представлен, мы присвоим тебе вторую фамилию. Будешь Карапетян-Коротоякский!