Товарищи по оружию
Шрифт:
Он бежал, не слыша выстрелов и заботясь только о том, чтобы не упасть. Ноги зарывались в песок, и ему все время казалось, что он сейчас упадет и перевернется через голову. Однако он удержался на ногах и, только с разбегу перескочив лощинку и сделав уже первые десять шагов вверх по склону бархана, на гребне которого сидели японцы, почувствовал, как кровь тяжело бросилась в голову.
Он услышал позади громкий крик «ура», свист пули, пролетевшей над самым ухом, вскочил на бруствер японского окопа и в упор выстрелил в спину повернувшегося бежать
Японец упал. Артемьев, зацепившись за бруствер, тоже упал, ударился лицом о брошенный японский карабин и поднялся, вытирая разбитые губы. В окопе и на склонах возле него лежали убитые японцы. Оставшиеся в живых бежали: одни – налево по окопу, на гребень соседней сопочки, другие – назад по открытой лощине, к небольшому бархану, возвышавшемуся позади их позиций. Там были тоже вырыты ячейки окопов, и оттуда стреляли.
Артемьев слышал сзади только один пулемет «максим». Ручного пулемета не было слышно, но едва он успел подумать об этом, как в окоп рядом с ним свалился пулеметчик.
– А где второй номер? – спросил Артемьев.
– Побежал за дисками, почти все расстреляли, – с досадой сказал пулеметчик и дал скупую очередь по бегущим японцам.
Вслед за пулеметчиком в окоп вскочили еще несколько красноармейцев.
– Бегут! – торжествующе крикнул один из них, стоя прицелился и выстрелил из винтовки.
На маленьком бархане, откуда недружно отстреливались японцы, очевидно, был их командный пункт. Туда надо было ворваться, перебежав открытое место, и сделать это теперь же, немедленно, пока они не пришли в себя.
Едва успев подумать об этом, Артемьев еще раз отер разбитые губы, приказал пулеметчику прикрыть атаку огнем и, крикнув «ура», выпрыгнул из окопа.
Красноармейцы подхватили «ура». Лощина была полна сыпучим песком, бежать было неимоверно тяжело.
Артемьев ожидал, что за спиной услышит треск ручного пулемета, но сзади по-прежнему стрелял один станковый. Артемьев повернулся и увидел, что пулеметчик, увлеченный общим порывом, бежит рядом, прижимая к груди своего «Дегтярева».
– Что ж ты? – крикнул ему Артемьев, но тот ахнул, уронил пулемет в песок, схватился за грудь и упал навзничь.
Артемьев сунул за пазуху пистолет, поднял пулемет, прижал его к груди, так же как за секунду перед тем прижимал его пулеметчик, и побежал вслед за обогнавшими его бойцами, которые уже с двух сторон огибали бархан.
Прижимая обеими руками к груди пулемет, Артемьев чувствовал только одно – что сейчас от этого бега по песку он задохнется и упадет.
Добежав до вершины бархана, он оказался в маленькой глубокой котловине. На другом краю ее, широко расставив ноги, сидел японец с залитым кровью лицом. Он держал револьвер и, как показалось Артемьеву, целился ему прямо в глаза. Артемьев бросился вперед, но его толкнуло назад, и он свалился на бок, потеряв
Первое, что он потом почувствовал, был песок: песок во рту, в носу, в глазах. Он глубоко вздохнул, и целая струя песку попала ему в горло.
Приподняв голову, он увидел, что песок был черный. «Кровь», – подумал он и дотронулся левой рукой до головы. На руке не осталось ничего, кроме песка. Тогда он попробовал приподняться, опершись на правый локоть, но не смог – рука онемела, он ее не чувствовал.
Он перевернулся на левый бок и, опершись на локоть, сел. Вся правая сторона груди, плечо и рука были в крови.
Теперь они сидели друг против друга в чаше, выдутой ветрами, на вершине бархана – он и японский поручик, бессильно привалившийся спиной к песчаному скату. Артемьев отчетливо видел на мундире японца маленький полупогончик с полоской и тремя звездочками. Другое плечо и грудь японца были сплошь покрыты кровью, а вместо головы было что-то закинутое назад, непонятное, багрово-красное. Японец был мертв. В упавшей на песок руке он еще держал револьвер, из которого стрелял в Артемьева.
«Размозжили голову прикладом, – подумал Артемьев и заметил рядом с японцем на песке стреляные пистолетные гильзы. – А где мой пулемет?» – вспомнил он.
Пулемет лежал тут же, у его ног. Впереди раздавались выстрелы. Кто-то невдалеке закричал. Потом послышались разрывы гранат и снова близкие выстрелы.
«Сколько же прошло времени? Жив ли командир взвода, принял ли команду?» – подумал Артемьев.
Свистнуло несколько пуль, с гребешка бархана змейкой посыпался песок, и кто-то, перемахнув через гребень, тяжело рухнул рядом с Артемьевым.
Это был второй номер, бегавший за дисками.
– Ранены, товарищ капитан? – задыхаясь от быстрого бега, спросил он и, не дожидаясь ответа, вытащил из-за голенища индивидуальный пакет.
– Занимай позицию и веди огонь, – приказал Артемьев.
Второй номер поднялся, подхватил пулемет, коробки с дисками и, пригибаясь, перебежал на ту сторону котловины.
Артемьев оперся на левую руку, тяжело приподнялся на колени, потом встал во весь рост и, боясь пригнуться, чтобы не упасть, теряя сознание от слабости, вихляющим шагом пересек котловину и свалился на песок между пулеметчиком и мертвым японцем.
Пулеметчик уже установил пулемет на сошках и, стащив с себя пилотку. очищал от песка затвор. Артемьев подтянулся и выглянул за гребень бархана.
Впереди, в японских окопах, кольцом опоясывавших бархан, лежали и стреляли саперы. Их темно-серое обмундирование выделялось на желтом песке. Где-то близко, левее, короткими очередями бил невидимый «максим».
У реки бухали орудия, и в небо поднимались два столба дыма, высоких и черных, – наверное, горели броневики.