Тоже Эйнштейн
Шрифт:
— Я прошу не для себя, Альберт. Это ради детей. Меня беспокоит то, как Прага отражается на их здоровье, особенно на здоровье Тета. Пока ты был в Брюсселе, мы тут сильно перепугались.
— О чем ты говоришь?
— На прошлой неделе Тету стало очень плохо. Мы подозревали тиф из-за зараженной пражской воды.
— Я думал, ты набираешь воду в фонтане и кипятишь.
— К сожалению, этого недостаточно.
Он молчал. Даже не спросил, как себя чувствует Тет.
Я встала перед ним на колени.
— Пожалуйста, Альберт. Ради детей.
Он смотрел на меня своими темно-карими глазами,
Его лицо не выражало ни сочувствия, ни тревоги — только отвращение.
— У меня отлично идет работа в Праге, Милева. А ты просишь меня отказаться от этого.
Альберт резко встал — так, что я отшатнулась и села на пятки, чтобы не упасть. Не подав мне руки, он перешагнул через меня и, направляясь в кухню, бросил:
— Ты всегда думаешь только о себе.
Глава тридцать четвертая
К счастью, возвращение в Цюрих зависело не только от моих неуслышанных просьб. Словно в ответ на мои молитвы, становившиеся уже привычной частью жизни, Цюрих сам поманил Альберта к себе. Наша альма-матер, Политехнический институт, прислала ему предложения работы, от которых он не мог отказаться — место старшего профессора теоретической физики и заведующего кафедрой. Я твердила себе, что не стану поддаваться иллюзиям, но все же надеялась, что возвращение в Цюрих поможет нам восстановить нормальные отношения.
Время, проведенное в Праге, было тяжелым. Тяжелым для организма и психики — моих и детей. Тяжелым для отношений в семье — мужа и жены, отца и сыновей. Обвинение, которое я когда-то высказала в адрес Альберта, — что мы с ним «один камень», но не «одно сердце», — оказалось удивительно точным, что особенно ярко проявилось в негостеприимном пражском климате. Но богемная атмосфера Цюриха наверняка смягчит его, и его черствое, непостоянное сердце перестанет без конца метаться туда-сюда. Можно будет вернуться хотя бы к внешним приличиям. На большее я уже не надеялась.
Подойдя к двери нашей новой квартиры в Цюрихе с полными руками продуктов с рынка, я толкнула ее. Задержалась на мгновение у порога, чтобы полюбоваться пятиэтажным зданием с лепниной, горчичным цветом эркеров, крышей из красной черепицы, железными воротами и видом на озеро, город и Альпы.
Как далеко мы ушли от наших студенческих времен.
— Эй? Есть кто-нибудь дома? — позвала я, поднявшись по лестнице и направляясь на кухню. Я оставила мальчиков с Альбертом на полчаса, чтобы сходить купить чего-нибудь к ужину, и теперь в доме было непривычно тихо. Мальчики нечасто оставались наедине с Альбертом, и я ожидала, что они будут шумно требовать его внимания.
Я начала разбирать продукты, потирая суставы: в последние месяцы состояние моих ног значительно ухудшилось, и крутой подъем по лестнице давался мне нелегко. Но Альберт никогда не слышал от меня ни слова жалобы: я была так счастлива вернуться в Цюрих.
Убирая в буфет последнюю банку,
В коридоре раздался смех. Он показался мне странно знакомым. Может быть, пришли наши старые друзья — Гурвицы или Адлеры? Мы собирались скоро возобновить наши с ними музыкальные вечера, но о деталях пока не договаривались. Я положила перцы и лук на кухонный стол и вышла в гостиную — взглянуть, что же у нас за гость.
Это был Марсель Гроссман, наш бывший сокурсник по физическому факультету Политехнического института. Он почти не изменился с тех пор, если не считать седины на висках и морщинок вокруг глаз. Я подумала о том, какой старой, должно быть, покажусь ему: у меня-то волосы уже были тронуты сединой и лицо все в морщинах. И все же сердце у меня радостно забилось. Может быть, герр Гроссман внесет в нашу жизнь что-то замечательное? Друг, который знает меня со студенческих времен. Коллега-математик и ученый, с которым я когда-то советовалась по поводу сложных задач. Тот, кто знал меня с интеллектуальной стороны, а не только как мать и домохозяйку.
— Герр Гроссман! — воскликнула я и обняла его. — Как я рада вас видеть!
— И я вас, фрау Эйнштейн! — ответил он, сжимая меня в объятиях. — Мы так обрадовались, что Эйнштейны вернулись в знакомые места.
— Прошу вас. Не кажется ли вам, что после стольких лет знакомства пора называть меня просто Милевой?
Он улыбнулся.
— А вам не кажется, что пора называть меня просто Марселем?
— Итак, Марсель, Альберт сказал мне, что вы теперь глава математического факультета Политехнического института.
— Да, иногда самому не верится.
— Поздравляю. Вы молоды для этой работы, но она вам по плечу.
— Спасибо, — сказал он с улыбкой. — А вы как, Милева? Мальчики, наверное, занимают все ваше время?
Я взглянула на Альберта. Мне пришла в голову одна мысль. Может быть, именно Марселю и стоит намекнуть на нашу былую работу с Альбертом? Может быть, Марсель сможет открыть для меня какую-то дверцу, если узнает, что все эти годы после Политехнического института я продолжала заниматься математикой и физикой. Конечно, неофициально — ведь у меня нет диплома, но, может быть, репетиторство или какие-нибудь исследования? Тогда я могла бы удовлетворять свою страсть к науке, не завися в этом от Альберта. Возможно, тогда и напряжение между нами немного спало бы.
— Как многие знают, мы с Альбертом иногда писали кое-какие работы совместно, — сказала я.
— Так я и думал! — воскликнул Марсель, хлопая себя по ноге. — Я просмотрел несколько его статей и понял, что Альберт сам не справился бы со всеми этими математическими вычислениями. Вы всегда были сильнее его в математике. Да и большинства из нас.
Я покраснела.
— Это весомый комплимент от главы математического факультета Политехнического университета. И вот теперь я простая домохозяйка.