Тоже Sapiens

Коин Сергей

Я посмотрел на бесячую воду, потом на бутылку. Там было ещё прилично, но в стакан могло поместиться. Я налил почти до краёв, а что не влезло - допил прямо из горла. Буквально два больших глотка, потом закрыл бутылку крышкой и бросил в бассейн.

– Зачем?
– спросил фиттер.

– Потому что могу.

– Тоже подбешивает, когда вода не двигается?
– понимающе спросил матрос.

– Ага.

Недовольство фиттера подугасло, но он всё равно проворчал:

– Давай теперь всё засрём.

– Да чистая бутылка.
– Та покачивалась на воде

горлышком вверх.
– Завтра придём сюда — выловлю. Лично.

– Завтра у нас по плану симбионта искать.

Точно.

– Ссссукаааааа, - я даже лицо ладонями начал тереть.

Как же надоели эти походы бесцельные. Найди сраную тварь в целом круизном надмодуле. Я поднял голову и сказал громко:

– Ассистент! Ну прости ты нам этого ублюдка? А? Ну они же неразумны! Хватит уже душнить, полетели домой! Он всё равно без них не выживет.

Ассистент молчал.

– Не хочет.
– Подытожил наше ожидание матрос.

– Надо искать, - сказал фиттер со вздохом.
– А то будем тут болтаться, пока жратва не кончится.

– Ну хоть двигатели включи и лети к дому, сука!
– Крикнул матрос.
– Потом самому же легче будет.

Ассистент молчал.

– Пидор, - презрительно бросил матрос и повернулся ко мне, протягивая бокал.
– Плесни из своего, не хочу в бар идти.

Я начал отливать и заметил краем глаза, как поднимается с шезлонга инженер. Она постояла немного возле него, а потом начала снимать с себя купальник. Не спеша, но и не нарочито медленно. Изящно, но не рисуясь... у неё очень хорошее чувство изящного было... очень хорошее.

Я закончил делиться выпивкой, поставил свой бокал на лежак и стал смотреть, что будет дальше. Даже вышагнув из купальника и выпрямившись, инженер не обернулась, так и продолжила стоять к нам спиной. Только повернула чуть голову и сказала:

– Ребят, на алкоголь не налегайте. Я хочу до ужина ещё разик потрахаться. Если что, я в нашей каюте.

И неспеша ушла.

6

Здесь, в полутёмном техническом помещении, среди переплетения труб и проводов, мне было, как ни странно, намного комфортнее, чем в пассажирских пространствах. Здесь пустота и тишина хотя бы не давили так сильно своей неуместностью. Да, был риск, что симбионт внезапно выскочит и набросится, и тут он был даже повыше, чем в коридорах и салонах, но ружьё, пусть и самодельное, уменьшало страх такого развития событий до небольшой фоновой тревоги. А вот ощущение мёртвой пустоты, заполнившей корабль, нельзя было ничем убрать.

Фонарь у нас был один на двоих. Рука у матроса уже почти зажила, он мог вполне сносно ею пользоваться, но фонарь по привычке брал я. Да и мне самому было комфортнее, когда я контролировал луч света, сам решал, какой угол подсветить, в просвет какого узла коммуникаций направить слепящее пятно, оставляя на дальней стене причудливую тень.

– Верёвку, верёвку ищи, - напомнил матрос.
– Он её сам не отвяжет.

– Узел может просто так развязаться, - возразил я, но больше для проформы, чтобы парень

не сильно полагался на поводок.

– Я знаешь, что подумал… Вот то, что ассистент не признал нашу победу только из-за симбионта… Может, они как-то из них вылупляются? Перерождаются?

Я даже перестал шарить фонарём по трубам:

– В смысле?

– Ну… ты видел их детёнышей?

– Симбионтов?

– Аборигенов.

– Аборигенов видел. С дрона записи были с ними.

– А симбионтов?

– Симбионтов нет.

– Я что думаю… Может они рожают не детенышей прям похожих на себя, а симбионтов? Те растут, развиваются. Потом окукливаются и превращаются уже в таких, как это называется… Ну, типа обезьянок.

Я прикинул.

– Да нет, бред.

– Да почему?
– не соглашался матрос.

Он огляделся, нашёл низкую трубу в толстой мягкой обмотке и сел, поставив ружьё между ног:

– Мы же про их жизненный цикл ничего не знаем. Может для их условий это самое то: рожаешь мелкого шерстистого уёбка, типа маленького снежника, он растёт, учится. Потом окукливается и через пару месяцев вылупляется маленький аборигенчик. Они себя осмысленно вели, их детёныши?

– Не знаю, не обращал внимания. Это ветеринару виднее было.

– Записи бы посмотреть, - сказал матрос задумчиво.

Чисто гипотетически сказал. Мы оба понимали, что к записям у нас доступа не будет, как минимум, пока мы не найдём и не грохнем симбионта. Я сел рядом, пристроив фонарь стеклом вверх. Ружьё вот только между ног ставить не стал, положил на колени, чтобы быстрее выстрелить, если вдруг что.

– Сложно как-то, - сказал я неуверенно. Матрос мог быть и прав, но соглашаться не хотелось.
– Рожаешь одно, водишь на поводке, потом другое из него вылупляется - и ты опять за ним ухаживаешь.

– Слушай, ну почему?
– Матрос явно воодушевился своей теорией.
– Такое даже у нас есть.

– У насекомых. Они проще, да. Они могут окуклиться. Из мягкой гусеницы в жука твердого. Это есть. Но… Чтобы высшие приматы… Бред. И строение тела сложное, и поведение... Гусеница и жук - они самостоятельные. А детеныши этих... Точно бред.

– Бред не бред… я слышал, наши насекомые после перерождения сохраняют память. И что насекомое проще… не сказал бы. Меньше, но… Это же другой вид, инопланетный. И, тем более, мы возле оранжереи почти каждый день бываем и ни разу не пересеклись. А ему надо жрать, пить как-то… кран он не откроет. А если он сейчас где-то в коконе зреет?

А ведь не такая и глупая теория, если подумать.

– Давно докумекал?

Матрос смущённо улыбнулся:

– Да я так чё-то… Хожу, думаю…

– Хорошо, допустим он… в коконе, зреет. И что дальше?

– Ну… кокон может быть где угодно. Под потолком… мы не смотрели под потолком.

Сначала я вспомнил страшную историю про то, как парни искали в тёмной квартире паранормальную херню, так и не нашли, а потом, уже после поисков, она всё же убила одного, а второй, в дневном свете, заметил её следы на потолке. Потом вспомнил симбионта.