Традиции свободы и собственности в России

Горянин Александр Борисович

Представление о том, какого мнения были английские верхи о потенциальном электорате, дает доклад трех английских юристов, составленный в 1847 году (и объемом в 1256 страниц), который гласил, что валлийцы — народ бесчестный, умственно отсталый и блудливый, говорящий на диком языке и исповедующий тупую, мрачную религию. И тем не менее, во второй половине XIX века сословные перегородки уже пошли трещинами.

Наконец, в 1874 году был сделан новый важный шаг: впервые было применено тайное голосование. До того оно было, как уже упоминалось, открытым. Кстати, оно и сегодня «полуоткрытое». Каждый избирательный бюллетень в современной Великобритании снабжен номером. То есть, в случае чего, можно узнать, кто за кого голосовал. В самой Англии это обсуждать как-то не принято, но когда разговор все же заходит, почти никто не решается отрицать, что данное обстоятельство

всегда отсекало (и отсекает) малейший шанс у партий и движений, чьи программы хотя бы в теории угрожали существующей системе — таких, как Юнионистское движение Освальда Мосли (до 1939 года — Британский союз фашистов), Национальный фронт, Коммунистическая партия, Партия независимости, Социалистическая партия равенства, движение «Скорпион» (новые крайние правые) и так далее. Более того, мои английские собеседники выражали уверенность, что такие партии, как «Объединенная Ирландия» и «Шин Фейн», Шотландская националистическая и «Плайд Кимру» («Свободный Уэльс») получали бы неизмеримо больше голосов, если бы не страх обывателя перед нумерованными бюллетенями. В конце концов, свобода свободой, а Большой Брат никуда не делся.

Хотя у тайного голосования везде находились влиятельные противники, оно стало довольно быстро распространяться и к Первой мировой войне утвердилось в ведущих странах. Тайное голосование, по примеру Англии, было применено Дании в 1901 году, в Нидерландах в 1917 и т.д.

Представления наших симпатичных либералов о сугубой, чуть ли не средневековой древности демократических практик обогатились бы, узнай они, что во Франции до 1849 года право голоса имели 2% населения, в Испании эта цифра в 1854-м. чуть превышала 0,2%, а затем постепенно была увеличена (к 1869) до 2% (при том, что в парламент проходила всего одна партия — Модерадос, т.е. умеренные). В Японии, где первые выборы состоялись в 1891 г., право голоса благодаря налоговому цензу в 15 йен имел 1% населения, в 1900 ценз был снижен до 10 йен и стали голосовать 2%, в 1919 — до 3 йен, благодаря чему электорат составил 6%.

Пикейные жилеты отечественного ТВ сильно удивились бы, узнав, к примеру, что в Англии на выборах 1900 года было 243 безальтернативных округа (из 669). Или что между 1922 и 1948 годами в этой стране существовала практика дополнительных «бизнес-голосов», стоивших 10 фунтов стерлингов.

В Нидерландах первые 40 лет существования парламента (т.е. до 1888 г.) в него проходила только одна партия (получившая большинство) из двух существовавших. То же было в Норвегии и Португалии. В Бельгии до 1899 г. избиратель за 5 франков мог приобрести еще один голос, диплом о высшем образовании автоматически давал два дополнительных голоса. Во Франции до 1889 г. можно было баллотироваться в любом количестве округов. На родине слова «демократия», в Греции, до 1923 г. избиратели голосовали не за партии, а за клики (выдвигались «люди Вулгариса», «люди Заимиса», «люди Криезиса»).

Прежде чем утвердиться, представительная демократия набила себе немало шишек. Демократически настроенные авторы из лучших побуждений пытаются изображать этот путь прямым и умилительным. Вот Евгений Григорьевич Ясин, научный руководитель Высшей школы экономики, рассказывает (в своей лекции «Приживется ли у нас демократия?») о том, как заботливо учили ходить и уберегали от бед младенческую австрийскую демократию: «На пост мэра Вены в 1895 году был избран Карл Люггер, который был предтечей нацистов. Он, использовав обстоятельство введения всеобщего избирательного права, обратился к тем, кто еще не имел привычки голосовать: к крестьянам с националистическими лозунгами, к рабочим – с социалистическими лозунгами. Победил на выборах. Но, слава Богу, тогда императором был Франц-Иосиф, он аннулировал результаты выборов». То есть, по Е.Г. Ясину, старый демократ-император отечески поправил несмышленую австрийскую демократию.

Если бы! Карла Люгера (Lueger), выходца из движения «Antikorruptionisten» («Борцы с коррупцией»), избирали бургомистром Вены три раза подряд, «но император, считавший его демагогом и, может быть даже демократом(!), отказывал ему в утверждении. Наконец, после его аудиенции у императора, состоялся компромисс: подставным(!) бургомистром был утвержден его сторонник Штробах, а Люгер — вице-бургомистром. В 1897 г. Люгер был избран и утвержден бургомистром»21. Многократно затем переизбираясь, он занимал этот пост до самой смерти в 1910 году, «пользуясь широкой популярностью среди антисемитов и горячей поддержкой двора, который с ним совершенно примирился».

* * *

Через такие, и подобные,

ухабы «образцовые» страны двигались к современной выборной демократии и даже бывали обгоняемы в пути менее образцовыми. К примеру, женщины получили избирательное право в России раньше, чем в Англии — пусть на 11 лет, но раньше. К Первой мировой войне женщины обрели политические права лишь в Новой Зеландии, Австралии, Норвегии и нескольких штатах США. Наши женщины свое право голоса впервые получили от Временного правительства, которое воспользовалось законодательными заготовками Государственной Думы22. По закону от 8 мая 1917 г. с участием женщин прошли (в июле-октябре) муниципальные выборы в 130 городах страны — те самые, на которых большевики получили всего 7,54% голосов, мы их уже упоминали. По закону от 2 августа 1917 г. женщины участвовали в выборах во Всероссийское Учредительное Собрание, прошедших 21 октября — 5 декабря. Временное правительство проявило свой гендерный либерализм не только в этом, оно вообще узаконило неслыханную и небывалую до того нигде в мире полноту политических, экономических и социальных прав российских женщин, чем мы должны были бы гордиться, но почему-то даже не знаем об этом.

И не только женщин. Историк Борис Межуев, кажется, первым напомнил подзабытый факт: Россия была единственной империей в XX веке, устранившей (уже в самом начале пребывания Временного правительства у власти) все виды дискриминации подданных по национальному, расовому или религиозному признакам, предоставив всем народам, входящим в состав Российской империи, равные избирательные права. Начало этому процессу было положено еще избирательным законом 1906 года, который наделил представителей неправославного населения империи правом голосовать и правом быть избранными в Государственную Думу. Политическое равноправие всех народов нашей страны, никогда не считавшей себя колониальной империей, кажется нашим согражданам естественным как воздух, при том, что на подобное не отважились, напоминает Б.В. Межуев, даже французские левые в период нахождения у власти Народного Фронта (1936-38 гг.).

Большевистский переворот, случившийся вскоре, формально не отменив новоприобретенные политические права, сохранил их в имитационной (если угодно, в латентной) форме, но зато не затронул социальные, не затронул равенство полов, равенство по национальному и расовому признакам. Что же до Англии, та ввела избирательное право для женщин (только владевших недвижимостью и только старше 30 лет) в 1918 году, а десять лет спустя опустила этот порог до 21 года и убрала имущественный ценз. Во Франции женское избирательное равноправие было введено лишь в 1945 году, в Японии — в 1947, в Швейцарии — в 1971. Весь же путь к полнообъемному равенству мужчин и женщин затянулся на Западе на многие десятилетия.

Кстати, мы настолько привыкли к полному и безоговорочному равенству полов, что не задумываемся над тем, как много аспектов у этого равенства. Простой пример: право открыть свой счет в банке — да и то лишь с согласия мужа — французская женщина получила в только в 1942 году (при гитлеровском ставленнике Петэне, что интересно). Возможность сделать это, не испрашивая ничьего согласия, у француженок появилась много позже, в 1965 году.

Путь демократических стран Запада к подлинному политическому и социальному равноправию людей состоял на протяжении ХХ века в преодолении многочисленных ограничений — возрастных, гендерных, социальных, имущественных, образовательных, национальных, расовых, конфессиональных, связанных с оседлостью. В одних странах этот процесс шел активнее, в других законы (в частности, о выборах) оставались — а где-то до сих пор остаются — более архаичными, до сих пор сохраняются достаточно спорные ограничения. Уже хотя бы поэтому нам не стоит забывать примеры российского первенства.

(Веселый журналист А. Колесников потешался в Газете.Ру: по его словам, в президентском послании 2005 года «Россия фактически объявлена исторической родиной либерализма». Такого в послании нет, в нем сказано: «Выстраданные и завоеванные европейской культурой идеалы свободы, прав человека, справедливости и демократии в течение многих веков являлись для нашего общества ценностным ориентиром. В течение трех столетий [в том-то и дело, что гораздо дольше! — А.Г.] мы вместе с другими европейскими народами рука об руку прошли через реформы Просвещения, трудности становления парламентаризма… это мы делали вместе, в чем-то отставая, а в чем-то иногда опережая европейские стандарты». Свое негодование по поводу самой мысли, что Россия могла кого-то опережать, А. Колесников передает тремя восклицательными знаками.)