Траектория чуда
Шрифт:
— Мы тщательно изучили все бумаги господ Неказуевых, и сделали вывод, что они имеют все основания претендовать на родство с миссис Ольгой и, соответственно, на ее наследство. Мы хотели только, если вы помните, сличить ксерокопии представленных нам ранее документов с оригиналами, которые должна была принести Эльмира Всеволодовна, и, главное, убедиться в наличии знака.
Слово «знак» он произнес с пиететным благоговением в голосе. Бернштейн опять кивнул. Интересно, мумия только понимает по-русски, или и говорить может тоже?
— Да, я привезла все бумаги, — важно начала тетка Эльмира, но Шуляев беспардонно перебил ее:
— Лорик, возьми бумаги, пусть в техническом их сейчас же посмотрят.
Живчик в пиджаке, которого Шуляев назвал чудным именем Лорик, перестал сверлить нас глазами, оторвал задницу от стола и подошел к нам. Тетка суетливо закопалась в ридикюле, извлекла оттуда пачку бумаг, по-стариковски упакованных в пожелтевший полиэтилен, и протянула их ему. Лорик взял бумаги и вышел. У него была крепкая шея, треугольный торс, а двигался он легко и бесшумно, как кошка, — все это выдавало в нем недюжинную тренированность.
— Вот только процедура, так сказать, осмотра знака, — продолжил, несколько запнувшись, Шуляев, — представляется
И тут во всей своей красе выступила тетка Эльмира:
— Вам нужно увидеть татуировку? Никаких проблем!
С этими словами она встала со стула, вышла на середину комнаты, повернулась к сидевшим в партере спиной и артистически широким жестом сдернула с плеч свою белую шаль. Ткань, подобно мулете в руке опытного тореро, нарисовала в воздухе замысловатый вензель, и упала на пол, а тетка застыла в картинной позе, обхватив себя руками за плечи. Ее бежевый балахон, спереди закрытый под горло, сзади, оказывается, имел вырез чуть не до талии. В этом наряде, в своей широкополой шляпе тетка выглядела сейчас, как Грета Гарбо или Марлен Дитрих в свои лучшие годы. Даже я был зачарован, на господина же Бернштейна теткин полустриптиз произвел, видимо, совершенно убойное впечатление. Он даже привстал со своего стула, опершись на свою трость, а дальше по инерции и вовсе поднялся и, легкий, как сухой лист, влекомый ветром, засеменил к неподвижной, как античная статуя, тетке. Однако во время этого короткого путешествия он успел извлечь из кармана своего старомодного полупиджака — полусюртука какую-то бумагу. Я наблюдал за этой сценой, так сказать, не из зрительного зала, а из-за кулис, и поэтому видел только, как, достигнув статуи тетушки, швейцарский дядя Сэм принялся сличать что-то, нарисованное на его бумаге, с достославной наколкой на тетушкиной спине, да так внимательно, что зрачки его глаз метались туда-сюда с немыслимой скоростью. Через минуту, видимо, полностью удовлетворенный результатами своих исследований, он неожиданно вскричал старческим фальцетом на хорошем русском: "Совпадает по всем пунктам!", и победно вскинул вверх руку с зажатой в пальцах бумагой. А потом началось совсем уж невообразимое. Бернштейн не без труда наклонился до пола, поднял теткину шаль и водрузил ее обратно ей на плечи, причем для этого ему пришлось подниматься на цыпочки. Затем он галантно поцеловал тетушке пальцы и, поддерживая ее за эти пальцы, как в старомодном менуэте, сопроводил на место, усадив опять на стул рядом со мной. Неузнаваемо изменился и пухлый Шуляев. Лунообразное лицо его вместо давешнего безразличия лучилось теперь такой любезностью и дружелюбием, что в этих солнечных волнах можно было просто захлебнуться. Все это время я сидел молча, в этой интермедии чувствуя себя статистом, но уже начиная понимать, что, кажется, в моей жизни начинает происходить что-то архиважное. А тетка Эльмира была невозмутима, и только улыбка легкого торжества витала на ее губах.
Бернштейн же, прекратив приплясывать по кабинету в шаманском танце, вернулся, наконец, на свое место. Из кожаной папки с золотым тиснением, лежащей не краю Шуляевского стола, он извлек еще одну бумагу, уже официального вида, водрузил на нос — подумать только! — пенсне и, вернув себе прежний серьезный вид, открыл было рот, но тут отворилась дверь, и в кабинет вошел Лорик. "Оригиналы полностью совпадают с ксерокопиям", произнес он, но Шуляев махнул на него рукой, — дескать, и так ясно, не мешай! Бернштейн, стоя, начал читать по бумаге, и голос его звучал уже твердо и громко. Не сговариваясь, мы с теткой Эльмирой тоже встали. Текст бумаги гласил, что в соответствием с законами Швейцарской конфедерации я, российский гражданин Неказуев Глеб Аркадьевич, как старший представитель мужского пола, объявляюсь в соответствии с завещанием гражданки США Ольги Апостоловой-Эдамс, скончавшейся такого-то числа 1979 года, единственным наследником суммы, отписанной завещателем своему без вести пропавшему племяннику Алексею, которое за вычетом всех налогов и расходов фирмы "Бернштейн и Сын", капитализации и процентов, к настоящему моменту составляет шесть миллионов пятьдесят две тысячи четыреста пятьдесят один доллар США, которую сумму означенный наследник может получить в любом виде, для чего ему необходимо прибыть в офис фирмы "Бернштейн и Сын" в Женеве… Дальше я ничего уже не слышал, все неожиданно поплыло у меня перед глазами, колени стали ватными, и я бессильно опустился на стул. Все сразу засуетились, Лорик схватил кожаную папку и начал усиленно обмахивать меня ею, подбежал Шуляев и холодными пальцами начал щупать мне запястье, видимо, пытаясь обнаружить пульс, а Бернштейн принялся зачем-то трясти мою руку в активном рукопожатии. Только тетка Эльмира, оставшись невозмутимой, пробасила у меня над ухом: "Глеб, мальчик мой, я же тебе говорила!" Странно, но именно теткин голос вернул меня к действительности. Да, она же на самом деле все мне говорила! И почему я только подумал, что денег несколько миллионов рублей, а не долларов? Я открыл глаза, обнял тетушку за шею и поцеловал. Все зааплодировали.
Дальше встреча перешла в совершено неофициальное русло. Распили бутылку настоящей "Вдовы Клико", много говорили, шутили и смеялись. Один я сидел в состоянии легкой гроги, и мечтательно глядел на тетку Эльмиру, а все подшучивали надо мной и хлопали меня руками по плечу. Бернштейн, которого в обиходе Шуляев и Лорик называли просто мсье Серж, предложил продолжить торжество сегодня вечером в ресторане отеля Балчуг-Кемпински, где он жил. В восемь вечера он ждал нас у себя. Время было уже четыре, и тетка Эльмира сразу засобиралась, ведь нужно было еще разъехаться по домам, переодеться, и потом съехаться вновь. Мсье Серж попрощался с нами в высшей степени учтиво, а Шуляев — даже с некоторым почтением. Лорик вызвался нас проводить, и мы втроем отправились к выходу. Когда мы вышли из кондиционированной прохлады особняка на полыхавшую зноем улицу, вместе с прощальным рукопожатием Лорик протянул мне свою визитную карточку, сопроводив это действие каким-то малопонятным: "На всякий случай, а то вдруг чего…" Из визитки следовало, что Степанов Лориэль Шаликович является начальником службы безопасности "Московского Законника". Подивившись про себя редкому сочетанию русской фамилии, непонятной этимологии имени и грузинского отчества, одновременно я нашел объяснение некоторым непонятностям в облике и поведении Лорика. Настырный нагловатый взгляд у безопасников, — это профессиональное, хотя, по-моему,
Глава 5. Мсье Серж рассказывает
Суббота, вечер
Без трех минут восемь вечера мы с тетушкой Эльмирой подъехали к началу самой короткой в Москве улицы Балчуг, на которой углом с Софийской набережной расположился фешенебельный отель, принадлежащий к гостиничной системе Кемпински. Поскольку машину в преддверии пьянки пришлось оставить дома, до тетки и потом вместе с нею — до отеля пришлось добираться на перекладных, то есть на убитой частной «шахе», которая спасибо, что не развалилась по дороге, а только закипела, так что остаток пути нам пришлось проделать с включенной на всю в салоне печкой. Мне, вырядившемуся по случаю визита в приличное заведение в единственную свою пиджачную пару, это было в самый раз. Когда мы, наконец, подъехали к фасаду супер-отеля, обставленному частоколом флагштоков, я выгрузился из машины настолько испаренный и измочаленный всем этим днем, что даже не обратил внимания, как из кондиционированной темноты салона подъехавшего буквально вслед за нами Мерседеса вылез крахмально — прилизанный Шуляев в шикарном светлом летнем костюме из тончайшего итальянского льна. Полностью в стиль на нем была надета черная шелковая майка под горло, черные мокасины, а на запястье руки, в которой он держал черный несессер, у нас чаще именуемый барсеткой, красовался явно швейцарский хронометр на черном же ремешке. Ничего не скажешь, адвокат выглядел весьма изящно. Пока я таким образом откровенно завидовал законченности и стильности прикида на нем, тот, источая парфюмно приветливую улыбку, направился к нам, на ходу протягивая мне руку. Походка у него была мелко-семенящая, а рукопожатие — на удивление вялым.
— Добрый вечер, уважаемый Глеб Аркадиевич! — произнес Шуляев, как-то особо тщательно выговаривая мое отчество.
— Здравствуйте, Вадим Львович! Вы, я смотрю, один, без Лориэля Шаликовича? — ответил я, в отместку столь же тщательно перемолов во рту все завитки странного имени-отчества Шуляевского безопасника.
— Не по чину ему будет, — просто ответил Шуляев, извлек свою ладошку из моей руки, и засеменил к тетушке Эльмире.
Подскочил к ней эдаким гоголем, галантно чмокнул тетке пальцы, и со словами: "Позвольте, я сопровожу вас!" под ручку повлек ее к дверям отеля. Тетка от такой обходительности вполне по-бабски вся расплылась, и великодушно позволила увлечь себя, на полголовы возвышаясь над спутником. Я посмотрел им вслед, и со злости на Шуляевскую шустрость сравнил его с мелким портовым катером, увивающимся вокруг величавой каравеллы. Я повеселился про себя сравнению, однако же самому мне ничего не оставалось, как последовать за ними в кильватере. И тут же я споткнулся. Видимо, это было накзание за насмешку, потому, что на абсолютно ровной поверхности проезжей части под козырьком отеля и споткнуться то было не обо что, тем не менее я не просто споткнулся, а еще и умудрился подвернуть голеностоп, так что щучкой полетел вперед, размахивая руками и страшно шлепая не поспевающими за туловищем стопами ног. Но все мои усилия удержать равновесие были бы тщетны, и бороздить бы мне, чем повезет, асфальтовые просторы улицы Балчуг, если бы не сам объект моих издевательств. В мгновение ока я настиг успевшую уже достичь дверей отеля пару, и с размаху врубился в льняную спину Шуляева. Удар был настолько силен, что Шуляев чуть не воткнулся носом в стеклянную входную дверь, с трудом удержав равновесие. Зато я остался на ногах.
— Дико извиняюсь, Вадим Львович! Споткнулся, знаете ли, — смущенно извинился я перед изумленно взиравшим на меня Шуляевым.
— Понятно, а то я уже терялся в догадках, когда это вы успели накопить против меня столько личного? — поиздевался надо мной в ответ Шуляев и, кинув презрительный взгляд на мои ботинки, добавил: — Кстати, лучшее средство от спотыкания — приличная обувь. Я, например, всегда ношу только «Экко». Рекомендую.
И он, смахнув невидимую пылинку с того места, где я фамильярно обхватил его за плечи, с победоносным видом повлек мою тетушку — каравеллу внутрь отеля через услужливо разъехавшиеся в стороны двери.
В просторном холле отеля сразу обволокла приятная прохлада как раз в меру кондиционированного помещения. Шуляев сразу целеустремленно направился рисепшн, что-то спросил, и один из отельских, вежливо перегнувшись к нему через широкую стойку, принялся ему что-то объяснять. Через минуту, в течение которой мы с тетушкой с интересом обозревали черно-терракотовый мраморный с золотом интерьер самого дорогого в Москве отеля, он нетерпеливо замахал нам рукой. Выяснилось, что для нашего ужина заказан отдельный кабинет в одном из ресторанов на втором этаже, куда можно было подняться по лестнице или на лифте. По последней антитеррористической моде проход к этим коммуникационным путям преграждала арка металлодетектора с дежурившими при ней парой дюжих охранников с рациями, предложившим нам перед прохождением через рамку прибора выложить на стол все металлические предметы. У тетушки это оказались только ключи от квартиры, у меня — еще ручка, мобильный и часы, а вот Шуляев из своей барсетки вслед за таким же, как у меня, джентльменским набором, извлек самый что ни на есть натуральный… пистолет. Охранник, сказав, что с оружием нельзя, пистолет забрал, взамен выдав Шуляеву что-то вроде гардеробного номерка.
— Это настоящий? — округлила глаза тетушка.
Шуляев слегка покраснел, скорее польщенно, чем смутившись:
— Почти. Газовый, но точная копия боевого. — И добавил, обращаясь почему-то ко мне: — Ношу постоянно после одного случая.
Я понимающе улыбнулся в ответ, поерничав про себя, что случаи, конечно, разные бывают, и по широкой мраморной лестнице мы направились на второй этаж.
В уютном кабинете, отделанном в цветах бордо с золотом, был накрыт и засервирован на четверых большой овальный стол. Мсье Серж уже ожидал нас. Он учтиво поцеловал ручку тетушке, и очень тепло и приветливо поздоровался со мной. С Шуляевым же они обменялись таким мимолетным рукопожатием, как будто расстались полчаса назад. Затем хозяин предложил рассаживаться.