Траектория чуда
Шрифт:
Накануне пришла весть, что в Ипатьевском доме в Екатеринбурге расстреляны отрекшийся император и вся его семья. Князя хватил удар. Его полностью парализовало, но, хотя даже разговаривал он с трудом, мысль его оставалась ясной. Он ужасно казнил себя за свою нерешительность и промедление с отъездом, который лично для него теперь стал вообще невозможным. Сознавая, что его конец близок, он призвал к себе Ольгу и наказал ей любыми путями выбираться из России кратчайшим путем в Европу, а оттуда — в Соединенные штаты к Майклу Эдамсу. Однако, даже если двадцатилетней девушке с младенцем на руках удалось бы миновать все препоны раздираемой междоусобьем страны и пересечь океан, оставался еще один вопрос: Эдамс никогда не видел Ольгу, как бы он узнал ее? Написать князь не мог, да и захвати большевики эти рекомендательные письма, у Ольги могли бы возникнуть дополнительные проблемы. Были, конечно, метрики, паспорта, семейные фотографии — но здравомыслящий князь понимал, что все это может погибнуть или быть утерянным. Князь позвал старого цыгана, и попросил его сделать Сеюшке на спине татуировку в виде ловчей птицы, держащей в вытянутой лапе пучок стрел. Такую татуировку в виде старого родового герба с незапамятных времен носили на спине все мужчины рода Нарышкиных. Была она и у князя Георгия, и о ее наличии и о том, как она выглядит, Майкл Эдамс был прекрасно осведомлен. На всякий случай князь предложил сделать такую же татуировку и Ольге, и та, подумав, согласилась. Отказалась
Добровольческая армия в этот период уже перевалила пик своих военных удач, и в стычках с красными в основном терпела поражения, отходя к югу. В этом же направлении двигался и обоз, в котором ехали Ольга с мальчиком. В конце ноября они прибыли в Ростов. В деникинской столице их обустроили с максимальным комфортом. Несмотря на жуткую усталость после месячного вояжа в тряская армейская телеге с ночевками под открытым небом, да степью в качестве удобств, они пробыли в городе всего неделю. Даже несведущей в вопросах войны Ольге было очевидно, что долго белым здесь не продержаться. Следуя своему плану продвигаться на запад, с огромным трудом они сели на поезд, идущий в Киев.
Поезда тогда ходили медленно, зачастую по несколько суток простаивая на каком-нибудь полустанке на запасном пути, и к концу декабря Ольга была еще достаточно далеко от Киева. А под самый новый 1919 год в бескрайних приднепровских степях их поезд неожиданно остановился. Вооруженные люди заставили всех выйти из вагонов. У всех все отобрали, а кого и просто шлепнули. Во время обыска высокий и усатый, опоясанный патронными лентами поверх полушубка, казак минуту внимательно разглядывал Ольгу, державшую спящего Сеюшку на руках, и сказал, что женщина и малец пойдут с ним. Возражать, стоя рядом с трупами только что расстрелянных попутчиков, Ольга не решилась.
Высокий казак, которого все звали просто Щур, оказалось, командовал бандой, напавшей на поезд. Правда, себя степные грабители звали революционным отрядом анархистов, и входили в "крестьянскую армию" Нестора Ивановича Махно. В резиденцию и «столицу» батьки — большое село Гуляй-Поле и привез своих пленников Щур, разместив их на дальнем хуторе в хате своего отца — инвалида Японской войны. Скоро стало очевидно, что Щур захватил пленников с собой по простой причине, что тридцатилетнему Щуру давно была по местным понятиям пора жениться, и он прямо предложил красавице Ольге выходить за него, сказав, что сразу "положил на нее глаз". Даже после такого своеобразного объяснения в любви Ольга, разумеется, отказала. Тогда, недолго думая, Щур овладел предметом своей страсти насильно. Изнуренная всеми тяготами пути, уже не верящая в возможность им с ребенком пробиться в далекую сказочную Америку, поруганная Ольга слегла.
Испанка страшно свирепствовала тогда. Ольга пролежала с жаром две недели. А, только вроде чуть оправившись, опять свалилась чуть не замертво. Никто не знал, что с ней — она лежала без сознания, только редко-редко приходя в себя и никого в этом состоянии не узнавая. Вероятно, это был менингит, но этой болезни тогда еще не знали. Тем более в крестьянской хате не могли понять, что происходит с девушкой. Ни жива, ни мертва, — ясно было только, что не жилец она на этом свете.
Вскоре Щур погиб в Екатеринославе в стычке с войсками гетмана Петлюры. Одноногий отец его не знал, как прокормить себя и бабку свою, не говоря уж об Ольге и Алексеюшке. Хоть и один — совсем малец еще, а вторая вообще святым духом жива, а все — лишние рты на шее. Не зная уж, что и делать, старик наконец по-крестьянски расчетливо рассудил, что нечего мальцу сидеть без дела. Под Пасху он свез мальчика в Екатеринослав и сдал в аренду местным нищим, побирающимся на порогах церквей. Те с удовольствием взяли того "на работу", зная, что сердобольный люд будет щедро подавать такому ангелочку. Старшина нищих обязался ребенка кормить, и время от времени отпускать того "с работы" домой с частью собранного подаяния. До лета так и продолжалось старик примерно раз в две недели приезжал за мальчиком и забирал его на хутор, где мыл того в бане, подкармливал, а через пару дней отвозил обратно в город к нищим. Старика все устраивало, да ребенок против такой жизни не возражал, благо сыт был, а прежнего своего явно небедного бытия уж и не вспоминал вовсе. Ольга, так и находясь практически все время в беспамятстве, ничего обо всем не знала и возразить не могла. Все так могло длиться и дальше, но один из разов, приехав за ребенком в город, старик не обнаружил на привычном месте ни нищих, ни мальчонку. Кто-то рассказал ему, что на прошлой неделе налетела на нищих толпа беспризорной шантрапы, конкурентов по побирушному делу избила и разогнала, а мальчишку забрала с собой. Дед поискал — поискал, да никого не сыскал. Да и искал больше для виду — ну, пропал малец, так и кобыле легче, а девка все равно не выживет, так что и ответ не перед кем держать. Но Ольга выжила. Сознание вернулась к ней осенью, и первый вопрос ее был, где Алексеюшка. Смысл того, что рассказал ей старик, долго не мог дойти до нее. Когда же действительность стала очевидной, Ольга опять чуть не отдала Богу душу. В общем, окончательно встала на ноги она только к весне 1920-го, пролежав в постели в общем больше года. Ее еще ветром шатало, а она уже отправилась в Екатеринослав. Назад в Гуляй-Поле Ольга уже не вернулась.
Ни нищих, ни беспризорничьей ватаги, ни вообще никаких следов Алексеюшки Ольга, разумеется, не нашла. Из ее жизни пропал весь смысл. Она была совершенно одна, все вещи, кое-какие драгоценности, бумаги — все пошло прахом. От безысходности она чуть не наложила на себя руки. Только мысль о том, что Алексеюшка, возможно, жив, и в этом случае его теоретически можно все-таки найти, спасла в последний момент ее от петли. Надо было все-таки несмотря ни на что попасть в Америку, и уже оттуда начинать поиски. Но сделать это было гораздо труднее, чем задумать. Украина была уже полностью во власти красных, и на запад дороги не было. Оставалось только любым способом попасть в Крым, к Врангелю. Ольга предприняла блестящий ход — она отправилась прямо в пасть тигру, в местную ЧК. Там она рассказала про себя почти все, как есть, представившись только Катей Ивановой, младшей сестрой того самого воронежского комиссара Иванова, который домогался ее осенью 18-го. Историю сестры геройски погибшего красного комиссара, захваченную в плен, изнасилованную деникинцами и брошенную умирать в степи, откуда она попала к махновцам, быстро проверить было невозможно. Да и не думали проверять, потому что еле живая девушка с упрямо сжатыми губами просила только одного — отправить ее на фронт, где бы она могла сражаться и отомстить белякам за себя и за брата. Потрясенные ее рассказом, чекисты выдали
По прибытии в Константинополь она сразу же написала письмо Майклу Эдамсу. В ожидании ответа ей пришлось вести жизнь многих таких же русских девушек из хороших семей. Практически все они, пытаясь сначала хоть как-то выжить в городе, где они не были никому нужны, в результате оказывались в квартале красных фонарей Пера. Не избежала этой участи и Ольга. Ответа из Америки не было, нужно было ехать самой — в Париж, оттуда за океан. Заниматься этим было ужасно, но, продавая свое тело, Ольга заработала денег на отъезд. Весной 21-го она добралась до Парижа. Там все ее страдания были, наконец, вознаграждены. На почте ее ждало письмо от Майкла Эдамса, не заставшее Ольгу в Константинополе, и опередившее ее по дороге во Францию. В нем он извещал, что ждет младшую сестру своего друга князя Георгия в Чикаго, а для оплаты издержек по переезду в Америку посылает ей чек. Денег по чеку было так мало, что недоверие мистера Эдамса истории Ольги, изложенной ею в письме, было очевидным. Однако в августе Ольга высадилась-таки в Бостоне на американскую землю, где ее ждал Майкл Эдамс. Почти безупречный английский, большое количество фактов и подробностей, которые не мог знать посторонний человек, и очень кстати пришедшаяся татуировка помогли Ольге сломать лед недоверия к ее фантастической истории. Но главную роль сыграло, похоже то, что пожилой бизнесмен, как раз год назад овдовевший, сразу же и по уши влюбился в русскую. Ольга уже знала, что, как правило, при первом же знакомстве нравится большинству мужчин. Майкл Эдамс не стал исключением. Аристократическая красота Ольги, подчеркнутая модной тогда бледностью от перенесенных страданий, произвели на него неотразимое впечатление. Через месяц Ольга стала миссис Апостоловой-Эдамс.
С этой поры Ольга начала поиски Алексеюшки, которые не оставляла всю жизнь. Из-за границы это делать было непросто и малоэффективно, и Ольга убедила мужа, чтобы он отпустил ее с молодым, подающим большие надежды бизнесменом Армандом Хаммером, сопровождая последнего в его частной поездке в СССР в качестве личного секретаря. Ольга вернулась на родину всего через три года после того, как покинула ее. В стране был НЭП, ничего, по крайней мере в Москве, не напоминало о войне и разрухе. По просьбе Ольги Хаммер на встрече с Председателем Совнаркома Лениным испросил разрешения на обратном пути проехать через Украину. С замиранием сердца Ольга смотрела, как мимо окон их комфортабельного вагона проплывают до боли знакомые хаты Гуляй-Поля. Почти на сутки удалось задержаться в Екатеринославе. Ольга побывала в местном приемнике-распределителе для беспризорных, справедливо полагая, что Алексеюшка в результате мог оказаться в одном из таких учреждений. По указанию из Москвы на месте подняли все бумаги и навели справки, но поиски мальчика по имени Алексей были тщетны. Не дала результатов и работа в центральном архиве в Киеве. Никаких следов племянника не было. Ольга покинула родину с тяжелым сердцем. На обратном пути в Париже она много встречалась с тамошними русскими эмигрантами. Среди них был и известный уже тогда писатель Алексей Толстой. Он много расспрашивал Ольгу о теперешней России. В результате они проговорили несколько часов. Рассказ об Ольгиной одиссее настолько потряс Толстого, что он испросил ее разрешения включить целиком или часть ее в книгу, которую он тогда писал. Ольга не возражала. В результате прообразом мытарств Екатерины Телегиной в плену у махновцев, только в очень смягченной форме, стал реальный эпизод из жизни Ольги Апостоловой.
Шли годы, но Ольга ни на секунду не оставляла надежды найти племянника. В мыслях она продолжала называть его Алексеюшкой, хотя тот, если, конечно, он был жив, давно стал уже взрослым человеком. Но время — вещь страшная в своей неумолимости. Постепенно с тем, как угасала надежда, снижалась и активность Ольгиных поисков. У них с Майклом родился сын. Материнство — вещь серьезная, и она надолго отвлекла Ольгу от конкретных поисков. Чтобы хоть как-то заглушить голос совести, Ольга создала специальный фонд, все назначение которого состояло в поисках племянника. В этот фонд миссис Ольга вложила практически все свои имевшиеся на тот момент личные деньги. Потом в уставе фонда появились слова"…или его наследников". Управлять делами фонда поручено было швейцарскому адвокату Полю Бернштейну, ведшему в Европе кое-какие дела Эдамсов. Родом сам Поль, то есть Павел, а до крещения Пилдес Бернштейн был из Жмеринки, из местных евреев, принявший в свое время православие ради возможности учиться в университете. Тамошние места он знал не понаслышке, что по мнению Ольги, могло быть небесполезным в поисках.
В 1945-м в почтенном возрасте скончался Майкл Эдамс, и Ольге пришлось полностью погрузиться в бизнес. Началась холодная война, возможность контактов с Россией опять свелась практически к нулю. В общем, заботы о поисках пропавшего в Гражданскую на бескрайних просторах Украины Алексея Нарышкина с этого времени целиком и полностью легла на плечи Поля Бернштейна, а позже — на его сына и компаньона Сержа. Но железный занавес был закрыт плотно, поэтому результаты этих поисков были практически нулевыми. А вдобавок, внезапно и резко начало ухудшаться здоровье Ольги. Болезнь, вроде бы без каких-либо серьезных последствий перенесенная тогда в Гуляй-Поле, настигла-таки ее. Спустя почти сорок лет у Ольги после легкой формы гриппа случилось осложнение. Начались страшные головные боли, во время которых Ольга зачастую теряла сознание, а, придя в себя, она никого не узнавала вокруг. Закончилось тем, что Ольга окончательно впала в полубессознательное состояние, и только временами все ее тело сотрясали страшные судороги. Врачи ничего не могли понять, потом вынесли все-таки вердикт — менингит, от которого в конце пятидесятых смертность была под пятьдесят процентов. В подтверждение этому Ольга в себя не приходила, и все, смирившись, были готовы к худшему. Но после почти месяца беспамятства и неподвижности она, как и тогда в 19-м, неожиданно для всех пришла в себя, а еще через несколько дней встала с постели и пошла. Казалось, худшее позади. Но организм все-таки не смог выдержать двух таких атак болезни. Стали резко падать зрение и ухудшаться память. Десять лет Ольга Эдамс еще как-то сопротивлялась, но рубеж семидесятых она пересекла уже практически ослепшей и с необратимыми изменениями в памяти. Она уже практически никого не узнавала вокруг, могла забыть человека, которого ей представили полчаса назад, прекрасно помня то, что было десять, двадцать и пятьдесят лет назад. При всем при этом, будучи активной и подвижной, впечатления выжившей из ума старухи она совершенно не производила, и номинально оставалась при делах. Однако время от времени болезнь давала о себе знать, и Ольга Эдамс совершала неожиданные, экстравагантные и необъяснимые поступки. Поскольку это могло сказаться на бизнесе, ее собственный сын Джордж был вынужден начать процедуру признания матери недееспособной. В общем, последние годы жизни Ольги Апостоловой-Эдамс были ознаменованы еще и семейными неурядицами.