Трагедия капитана Лигова
Шрифт:
— Это наш бондарь, мастер Кошкарев, — представил Северов мужика капитану, с которым Клементьев еще не был знаком.
— Приходилось бочки делать? — поинтересовался Георгий Георгиевич, не зная, о чем и как заговорить с этим человеком.
— Дело нехитрое, — усмехнулся Кошкарев. — Вот такие, что ли, надобны?
Он подошел к печке и указал на две бочки, которые служили для мужиков сиденьем. Клементьев увидел, что это были бочонки для китового сала. В каждый входило по баррелю.
— Это я им доставил для образца.
— Такие и такой же крепости, — похлопал Клементьев по одному бочонку и указал на выжженное клеймо. — Видите, тут по-английски написано, что сделано в Ситхе.
— Гдей-то? — спросил кто-то из мужиков.
— В Америке, — уточнил Клементьев, не замечая, как при упоминании Ситхи у Северова омрачилось лицо. — Это очень хорошие бочонки. Вот такие и делайте.
— Отец-то хотя и мой, да ум у меня свой, — проговорил насмешливо Кошкарев.
— Что? — не понял Георгий Георгиевич. — О чем вы это?
— О нем же, — похлопал в свою очередь бочонок Кошкарев. — Тяжеловат. Клепка-то толста.
Он постучал крепким желтым ногтем по бочонку. Клементьев предостерегающе сказал:
— Это чтобы при погрузках не треснул. Баррель жиру — тяжеловато.
— Чего-с? — переспросил Кошкарев. Клементьев объяснил.
— Ага, — кивнул бондарь и указал на штабеля досок и чурок, заполнявших сарай.
— Из здешнего лесу, как вода уйдет, просохнет, значит, бочонки по душе будут вашей милости, — заговорил Кошкарев. — За крепость душу ставим.
Бондарь говорил так спокойно, что Клементьев проникся уверенностью, что с бочонками у них будет все в порядке. Северов в беседе не принимал участия. Он курил в стороне, погруженный в свои думы. Воспоминания о Ситхе, о Лизе вернули его на много лет назад.
Клементьев присматривался к рабочим. Это были переселенцы из России. Прибыв на новые места, или, как они говорили, на «зеленый клин», переселенцы оказались без кола, без двора, многие голодали. Вот почему они с такой охотой пошли на строительство в бухту Гайдамак.
— Ему бы прозываться Задушкино, — скаламбурил Кошкарев, отвечая на расспросы Клементьева. — Нонче много крестов поставили на погосте.
В сарае стало тихо. Клементьев сочувственно спросил:
— Плохо?
— Да куда уж дальше, — махнул рукой Кошкарев. — На старости две радости: и с горбом, и с бельмом.
Мужики засмеялись. Улыбнулся и Клементьев:
— Весел ты, Устин Григорьевич.
— За его языком не ускачешь и босиком, — сказал старик, что сидел на корточках перед печкой и подкладывал дрова.
— Значит, рыбу-кит будете ловить? — спросил Кошкарев. — Вот ушицы поедим.
— Щей мясных да котлет отбивных
— Алексей Иванович потрафил, — Кошкарев с благодарностью посмотрел на Северова. — Вот ежели бы нам ружьецо. Тут зверя много, да и, неровен час, лихой человек забредет. Места глухие…
— Ружье-то знаешь? — спросил Клементьев.
— Так точно, ваше благородие! — вытянувшись, гаркнул Кошкарев и отрапортовал, что он является рядовым такого-то стрелкового полка. Клементьев только руками развел. — Молодец! Получишь ружье. Дадим, Алексей Иванович?
— Конечно, — согласился Северов. Георгий Георгиевич увидел, как потеплел взгляд Кошкарева.
— Сегодня мы уйдем. Вернемся только весной. Можно надеяться, что все здесь будет в порядке? — спросил Клементьев.
— Алексей Иванович знает наше слово, — серьезно проговорил Кошкарев. — Нам здесь жить до креста. Будем вашу рыбу-кита потрошить. Податься нам теперь куда — нет большака, а по проселочным дорожкам уже намаялись!
Стало тихо. Мужики задумались о своей невеселой доле. Моряки стали собираться. Распрощавшись, они в сопровождении Кошкарева вышли из сарая.
Передав Кошкареву свое охотничье ружье, с запасом патронов, пороха и дроби, Клементьев вывел судно из бухточки. У открытого штурвала стоять было трудно. Быстро коченели руки, слезились глаза. Клементьев часто сменял Абезгауза. «Геннадий Невельской» шел во Владивосток.
…Поздно ночью Тамара встретила их очень взволнованной. Едва моряки, вошли в дом и не успели раздеться, как она торопливо заговорила, прижав к груди руки:
— Георгий, Алексей Иванович! — Голос у нее дрожал, глаза стали еще больше. В них была тревога. — От моего отца дважды приходил посыльный и справлялся, когда вы будете дома: зачем это ему? Чего он хочет?
— Я не приму его, не хочу его видеть — Лицо Клементьева, стало жестким, черные брови насупились. Он подошел к жене и, обняв ее, поцеловал. — Не бойся. Я тебя, дорогая, никому не, дам в обиду. Успокойся!
— Друзья! — воскликнул Северов. — Я понимаю, что вам трудно говорить с господином Ясинским, но это необходимо.
— Почему? — Голос у Клементьева был сердитый.
— Вы еще не находитесь в церковном браке, — начал Алексей Иванович. — И господин Ясинский имеет право…
— Ни один священник не решается обвенчать нас без согласия Ясинского. Они боятся его, — крикнул Клементьев. — Что делать?
— Надо найти выход, — мягко проговорил Северов. — Иначе есть повод для болтовни и сплетен.