Трактат об удаче (воспоминания и размышления)
Шрифт:
Что интересно: когда возникали реально важные задачи (ввода новых промышленных мощностей, разработки и освоения производства оборонной техники, ликвидации аварийных ситуаций…), те же самые «показушники» решали их на высшем уровне «без шума и пыли».
Еще одно глобальное явление эпохи «вы делаете вид…» – это тотальный дефицит и его последствия: протекции, коррупция, преференции, называемые в народе одним коротким, но емким словом: «блат». Система «блата» автоматически предполагала замену глагола «купить» на «достать».
По части ощущения Большого счастья нынешнее поколение сильно не добирает. Оно даже не знает, что означает возглас: «Отбивай по одной в одни руки!». Эти слова, адресованные кассиру, я услышал из уст продавщицы гастронома на Новом Арбате, уже отойдя
Дефицит, блат – прямое порождение плановой экономики, несмотря на все ЭВМ и экономико-математические методы так и не справившейся с задачами балансирования спроса и предложения, спроса и цены.
Я, например, не смог припомнить хотя бы десяток позиций «товаров и услуг», на которые бы не распространялось в эпоху «мы делаем вид…» действие системы блата. Спички, соль, «изделие № 2» производства Баковского завода резиновых изделий, труды классиков марксизма-ленинизма… Все остальное приходилось доставать: от карьерных экскаваторов до туалетной бумаги, от билетов на балетные спектакли с участием Надежды Павловой до подписки на «Литературную газету»…
Продавая после четырнадцати лет эксплуатации свой первый автомобиль («Волга» ГАЗ-21), я сразу поставил покупателю ультиматум: продам только с запасными частями. Запчастей набралось четыре солидных ящика, «ходовых» из них было не более трети. Тому же принципу (запас карман не тянет) следовали не только автомобилисты-частники, но и руководители сотен тысяч предприятий всех без исключения отраслей народного хозяйства. Даже подумать страшно, сколько добра шло сначала в «неликвиды», а затем в металлолом. И так изо дня в день, из года в год.
Комплексным примером функционирования системы «блата» является история, которая приключилась со мной в 1968–1969 годах. Летом 1968 года мне в качестве ответственного секретаря приемной комиссии факультета было доверено осуществить набор первых в истории ППИ экономистов. Занимался я подобным делом впервые, влияния на экзаменаторов никакого не имел и, с точки зрения «блата», был лицом практически бесполезным. После инструктажа абитуриентов ко мне подошел интеллигентный, средних лет мужчина и сообщил, что его фамилия Морозовский, что он закройщик верхней одежды ателье Камского пароходства и шьет «всему обкому», что он будет счастлив мне пошить «что-нибудь получше, чем это». Произнося «это», он осторожно ткнул пальцем в мой пиджак. Он будет счастлив сшить костюм или пальто в любом случае, но если я чем-то смогу помочь его ребенку при поступлении, то было бы совсем прекрасно. Я долго пытался ему объяснить, что от меня мало что зависит, на что получил не самый глупый ответ: «Мало – это лучше, чем ничего».
Оля Морозовская оказалась толковой девушкой, все сдала на «отлично» и благополучно поступила без малейшей моей поддержки. Когда эту информацию я довел до счастливого папы, он произнес примерно следующее: «Конечно, так оно и есть! Но… мы-то с вами все понимаем!».
Через несколько месяцев раздался звонок Морозовского: «К нам завезли прекрасную ткань на пальто (и чуть тише) для обкома. Настоятельно рекомендую».
Пальто из дефицитного ратина получилось действительно отличным.
Прошло немного времени. В начале апреля я поехал в командировку в Москву. Когда я выезжал из Перми, в городе было минус 10–15 градусов, и я решил надеть новое пальто. В столицу я всегда брал спортивную сумку, которую получил как участник Спартакиады народов РСФСР в 1959 году. Сумку можно было носить в руках и за плечами. Фирменной особенностью этого предмета была не только надпись: «Ленинград, 1959. Спартакиада…» В сумку входило ровно 12 кг охлажденного и 8 – мороженого мяса. Приезжая в столицу, я сразу отвозил сумку к знакомым продавцам небольшого продуктового магазина позади здания МИД на Смоленской площади. В день отъезда заезжал за «товаром», платил ребятам устраивающие обе стороны комиссионные и убывал на вокзал.
В «свой» магазин я шел мимо сверкающих витрин знаменитого гастронома на Смоленской. В стеклах витрин отражался представительный молодой доцент в шикарном пальто и модной каракулевой шапке типа «пирожок».
Удача не обошла
Уже через неделю с кафедры вечернего университета марксизма-ленинизма я разъяснял очередным слушателям преимущества социалистической системы хозяйствования…
За исключением единиц отважных, пытающихся что-то изменить, бороться, хотя бы выразить протест, подавляющее большинство приспосабливалось, принимало правила игры.
Рад бы похвастаться, что принадлежал к числу первых. Но историческая правда не позволяет.
В КПСС я вступил еще на Чусовском заводе в 1960 году. Вступил без пафоса, прагматично. Комсорг цеха Гера Языков, принимая членские взносы, буднично сообщил: у тебя комсомольский возраст на излете, подавай заявление в партию – по комсомольской рекомендации волынки при приеме меньше. Обсуждения на тему «вступать или не вступать» не было. Наличие партбилета было условием карьерного роста. Не гарантией, но условием. Партийный билет был пропуском в элитный клуб. Доступ в «отдельные кабинеты» клуба этот пропуск не обеспечивал, но в общий зал – всегда пожалуйста.
Я стал активным членом «клуба». Еще аспирантом ППИ избирался членом партбюро факультета, три срока был членом парткома Пермского университета, в годы перестройки стал членом бюро Ленинского райкома, членом обкома КПСС.
Многие годы я был внештатным лектором обкома и горкома КПСС, читал лекции на занятиях партийного актива самого высокого в области уровня. Председательствовал на таких занятиях, как правило, первый секретарь обкома. Нередко бывало, что в ожидании своего выступления я общался в президиуме с первыми лицами области, поглядывая (в самом прямом смысле) сверху вниз на свое непосредственное руководство… Превосходство, конечно, было временным, и мне хватало ума об этом ни на минуту не забывать. Но и оно укрепляло запас собственной прочности, который никогда не оказывался лишним.
Особенно я это почувствовал, когда был назначен заместителем председателя облисполкома. Несмотря на то что до этого я ни единого дня не проработал в партийных или советских органах, почти для всего руководящего состава не только города, но и области мое лицо и речь оказались знакомыми.
Я не один десяток раз задумывался над своим личным отношением к прошлому, к СССР, к КПСС. Взгляд из сегодня в ушедшую эпоху – тема, которая десятки, а то и сотни раз обсуждалась мною при общении с самыми разными людьми. И с настроенными на общую волну единомышленниками, и с яростными оппонентами. С былыми соратниками по труду и общественной работе. С коллегами-сенаторами, многие из которых прошли комсомольскую, партийную или советскую школу и, как все нормальные люди, были не безразличны к собственному прошлому. С избирателями во время четырех избирательных кампаний. С промышленными и сельскохозяйственными «генералами» во время посещения их предприятий. С нынешними и, увы, бывшими друзьями. Иногда такая беседа случалась «на миру», в аудитории в сотни человек. Чаще – вдвоем-втроем, в номере гостиницы или на природе, за рюмкой, которая стимулировала появление «момента истины». Наверное, именно в таких беседах и спорах постепенно отстаивался из довольно взболтанного раствора мыслей, воспоминаний, оценок концентрированный взгляд на прошлое:
«Подавляющее большинство людей, живя в изначально порочной Системе, иногда благодаря Системе, иногда вопреки ей, достойно трудились, воевали. Некоторые – даже совершая подвиг: боевой, творческий, моральный.
Очень немногих из них (из нас!) можно причислить к лику святых: основными вирусами Системы – приспособленчеством, лицемерием в больших или меньших дозах были инфицированы почти все. Но в этом не столько вина, сколько беда поколений людей, на долю которых выпало строить развитой социализм в стране под названием СССР».