Трактир «Разбитые надежды»
Шрифт:
Лилия сидела у огня, положив голову на руки, и вглядывалась в пламя, словно искала в нем что-то. Рядом, пытаясь развлечь девушку разговором, жались к теплу Марат и сказитель. Но та молчала и лишь глядела, как, разбрасывая искры, рвутся ввысь языки костра, будто стараются улететь, скрыться в ночном, зависшем над самой головой небе. Пленники длинной многоногой гусеницей сидели поодаль, опасаясь лишний раз шелохнуться. Неосторожное движение одного легко могло привести к смерти другого. А там… охотники на двуногих мулов прекрасно знали это, в походе никто не станет останавливаться и увязывать всех заново, так что трупы придется тащить с собой.
Лешага смотрел на них,
Воин смотрел в огонь, танцующий на сизом пепле, ища ответа на мучившие его вопросы. Пламя насмешливо показывало ему языки, изгибаясь, плясало меж сухих веток, опаляя их и пожирая в радостном опьянении. Пламя заворожило взор Лешаги. Он больше не видел ничего, кроме огня, переливающегося оранжево-красным, манящего и обжигающего, дающего тепло и несущего смерть. Больше не было ни ложбинки, ни этого леса. Какие-то дома, люди, много людей. Большая часть с оружием. Огромные боевые повозки с пушками. Люди суетились, прятались, кто куда, забрасывали повозки какими-то дивными сетями. К сетям были привязаны ветки, а иногда даже целые кусты.
Очень скоро Лешаге стало понятно, отчего вся эта суматоха. В небе, удивительно голубом и ясном, показались диковинные железные птицы. Они тянулись с востока, угрюмые, неспешные, как рассказывал когда-то Марат, ни разу не взмахнувшие крыльями.
А потом вдруг началось. Воздух наполнился свистом, гулом, ревом. Несколько птиц, отделившись от строя, вдруг устремились к земле, словно коршуны, заметившие цыпленка. С брюха каждой из них сорвались непонятные хвостатые яйца. Черные, продолговатые, они с воем устремились вниз. И селение, по которому еще минуту назад бегали местные жители и люди в форме, утонуло в огне и дыму.
Лешага видел дом. Тот стоял точно на месте теперешней ложбинки. Одно из яиц железной птицы, огромное, Лешага успел заметить, что оно размерами не меньше человеческого роста, пробило крышу. Вокруг дома в одно мгновение возникло круглое светящееся облако. В следующий миг оно схлопнулось, оставив после себя лишь яму с обожженными, точно оплавленными краями. Больше не было ни дома, ни людей, ничего. «Это Тот День, — вдруг понял Лешага. — И эта ложбина».
Языки огня по-прежнему заполняли весь горизонт. Он видел чужаков, бегущих в его сторону с оружием в руках, огромное множество чужаков. Они были одеты чуть иначе, нежели те, которых он видел прежде. И вооружены чуть иначе. Они бежали, что-то в упоении крича, стреляли, падали на землю и порою больше не вставали. Глубокая воронка была у них на пути. Но стоило неведомым бойцам обогнуть ее, вновь что-то загудело, и опять взрывы разметали над округой окровавленную землю, искореженное оружие и ошметки тел. Лешаге вдруг показалось,
— Это Тот День, — прошептал Лешага. — Кто были эти люди? За что они умирали? За что убивали себе подобных?
Ему вдруг стало жутко. Он не считал прежде, скольких убил сам — очень многих. Но всегда знал, кого и за что. Леха представил себя летящим в такой вот железной птице. Разве они кого-то убивают? Нет. Просто сбрасывают огромные яйца-гранаты и летят дальше. Леха опять почувствовал, как живущее с Того Дня чудовище жаждет свежей крови. Нет, так не должно быть.
Сохатый глядел на мирно пасущееся стадо.
— Запрягать придется и коров, — доложил брат Каноник. — Быков слишком мало.
— Придется, — согласился Настоятель, словно не услышав в тоне монаха затаенной надежды на отмену приказа. — Патроны выдал?
— Так точно. Восемь магазинов на каждого смиренного брата плюс еще столько же в каждой телеге. Кроме того, паломникам вручены штык-ножи и по шесть гранат. Братьям Каноникам также выданы короткостволы.
— Все правильно, — удовлетворенно кивнул Сохатый. — Подготовить транспорт к отправке. Проверьте втулки на колесах. Поломки и остановки недопустимы. Вплоть до момента, когда Лешагин холм покажется в прямой видимости, всем, кроме паломников, идти пешком. Никаких разговоров, никаких перемещений. Сигналы?
— Сигнальная таблица всеми выучена и лично мной проверена у каждого участника, — отрапортовал смиренный брат.
— Отлично. Вопросы есть? — Сохатый нахмурился, прочитав невысказанные сомнения.
— Так точно. — Монах заученно встал по стойке «смирно». — Разрешите задать, ваше преподобие?
— Разрешаю. — Отец Настоятель поправил снаряжение, проверил, легко ли расстегиваются гранатные подсумки, и мягко подпрыгнул на месте, не звенит ли что-нибудь в укладке.
— Я, — монах на всякий случай оглянулся, — да и вся братия в сомнении. Мы столько лет посылали за Рубеж наших женщин, заверяя, что их ждет там счастливая жизнь. А теперь же идем в тот край, подняв оружие.
— В сомнении пагуба. — Сохатый жестко поглядел на робеющего монаха. — Сомнение разъедает волю и лишает заслуженной победы. Древний мудрец сказал: «Всему свое время. Есть время разбирать автомат и есть время собирать автомат». Сейчас оно пришло. Много лет нам был посылаем искус для испытания веры и смирения. Мы с честью вынесли его. И, в награду братии, явился благой вестник по имени Лешага, дерзнувший указать путь к Вратам барьера Ужаса. Он не смог войти и рухнул у порога. Лишь совершенные, все эти годы посвящавшие себя великому служению, войдут за Рубеж, в царствие света. Многие годы мы посылали женщин в лучший мир, отдавая им должное и смиряя плоть долгим воздержанием. Теперь же мы сменим злобных нелюдей, бывших стражей барьера. Ибо кто, как не мы, достойны сей высокой доли. Еще вопросы?
— Никак нет! — гордо расправив плечи, отрапортовал воодушевленный брат Каноник.
— Вот и отлично. Тогда начинаем. Брат викарий остается за главного вплоть до моего возвращения. Если к исходу седьмого дня меня еще не будет…
— Такого не может случиться, ваше преподобие! — с жаром возразил монах.
— Если к исходу седьмого дня я не вернусь, — медленно повторил Сохатый, выделяя каждое слово, — вы знаете, что делать.
— Так точно! — со скорбью в голосе выдавил смиренный брат, пытаясь скрыть предательский всхлип.