Трактир «Разбитые надежды»
Шрифт:
— Что с тобой, Лешага? — подскочил всполошенный Марат.
— Леха, милый, что случилось? — выросшая, словно из-под земли, Лилия прильнула к своему мужчине.
Тот безмолвствовал, лишь процеживал воздух сквозь зубы, как после удара под дых.
— Все нормально, — превозмогая шок, наконец выдавил ученик Старого Бирюка. — Все…
— Ну что ты, я ведь вижу, — дочь старосты поглядела в глаза любимого. Его застывший взгляд был полон боли. Сжавшиеся в булавочную головку зрачки, казалось, смотрели лишь в глубину души воина.
— Сейчас встаем, сворачиваем лагерь
— Куда? — удивился Марат.
— К Трактиру.
— Но если людожоги выступили два дня назад, они уже там! — не унимался чешуйчатый.
— Когда придет время, я узнаю об этом, — шушуканье меж раздольников усилилось, — у нас еще есть шанс их опередить, крошечный, но есть.
Лешага выговаривал необходимые слова с невероятным трудом.
— В Трактире много людей, умеющих держать оружие, — продолжил он. — И самого оружия много. Надо предупредить обитателей.
— Но если они, — Марат кивнул в сторону реки, — уже там, тогда что?
— Тогда придется отступать. И очень быстро отступать. Но если мы знаем, должны поднять тревогу, иначе мы тоже будем виновны в гибели священного места Дикого Поля. Надо спешить. Меньше разговоров. — Лешага обнял стоявшую рядом девушку. — Мне было бы спокойнее, если бы сейчас ты была дома.
— И мне было бы спокойнее, если бы мы оба были дома, — откликнулась Лилия. — Но у нас нет дома. Не говори мне, что там опасно. Рядом с тобой ни разу не было по-другому.
Леха шел быстро, почти не сбавляя шага на подъемах, лишь изредка останавливаясь на вершинах холмов, оглядеться и подождать отставших. Небо рухнуло и придавило его, как пел на вечернем привале Тиль. Слова эти осколками засели в душе воина и бередили ее, причиняя изнурительную боль.
«Спаслись лишь пятеро. И они разнесли миру учение — прощальную, словно предсмертный стон, песню. Возможно, кто-то из этих пятерых когда-то передал свое искусство учителю Старого Бирюка и Сохатого. Или они жили еще раньше? И то, что досталось мне и Бурому, — лишь тень прежних знаний. Поросшая чертополохом тропинка на месте освященного веками пути».
Сердце отказывалось верить, что Шаолиня больше нет, что все его надежды докопаться до истины, да что там, хотя бы представить, на что похожа эта самая истина, разлетелись, точно скорлупа птичьего яйца под горным камнепадом. «Теперь нет другой мудрости и другого знания, кроме твоих, — крутилось в голове у Лешаги. — Кроме тех, что соберешь ты, по крупинке, по зернышку. Знать бы раньше! О стольком еще надо было расспросить Сохатого. И столькому научиться».
Леха остановился. Очередная вершина лежала под его ногами, открывая наблюдателю роскошный обзор речной низины, поросших лесом берегов и дальних пустошей где-то у самого горизонта, там, за Серой Водой. Следов людожогов не было видно, и бывший страж не знал, радоваться этому или печалиться. Опасение застать извергов в Трактире крепло с каждой минутой. И с каждой минутой все сильнее жгла тревога: не успеть, попасть в засаду, не прийти вовремя на помощь.
Пока его отряду ничто не угрожало. Внизу
Ни зарева пожара на горизонте, ни удушливого низового дыма, какой бывает, когда сами собой воспламеняются торфяные болота, заметно не было. Однако Черный недовольно рычал, ощущая далекую, тихо подкрадывающуюся угрозу. Вокруг ни дыма, ни пламени… Словно не доверяя себе, бывший страж вновь и вновь обшаривал взглядом лес, когда увидел вдали людей.
Их было довольно много, не меньше полутора сотен. Они шли устало, неумело. «Люди, привыкшие к походам, так не двигаются». Эти брели вразнобой, едва плелись, то и дело прислоняясь к деревьям, чтоб перевести дух. Среди неизвестных Леха насчитал пару десятков вооруженных мужчин, но он готов был спорить на что угодно, это были не людожоги. Бойцы с оружием замыкали колонну, если только уныло бредущая толпа могла именоваться колонной. Они то и дело озирались, засев за толстыми стволами деревьев, ждали, когда все остальные пройдут, затем, дав им оторваться, вновь догоняли.
«Боятся погони, — решил ученик Старого Бирюка — и, судя по всему, погоня может быть совсем близко».
Неизвестные упорно, падая и вновь поднимаясь, двигались к реке, будто широкая, бурная в этих местах Серая Вода была для них местом спасения. Конечно, можно было предположить, что где-то здесь есть брод. Но Лешаге почему-то казалось, что толпой движет отчаяние, точно кнутом, подгоняемое страхом. Он посмотрел вниз. Его маленький отряд, окруженный для пущей безопасности стаей, уже начинал подтягиваться к холму.
— Марат, — подозвал Леха.
Чешуйчатый поднял на учителя подернутые дымкой беспросветной усталости глаза.
— Я, наверное, тут… — сказал он. И тут же уселся наземь. — Можно я лягу, хоть ненадолго?
Воин недовольно сдвинул брови, намереваясь обрушить гнев на юнца. Старый Бирюк, пожалуй, и разговаривать бы не стал, поднял бы в два пинка и заставил карабкаться на холм, навесив для вразумления еще пару набитых вещмешков. Но Лехе вдруг стало жаль посеревшего от пыли драконида, и без того делающего куда больше, чем позволяют его физические возможности.
— Сто вдохов, — отрезал Лешага, стараясь, чтоб ученик не заметил его минутной слабости. — Затем бегом к берегу, предупреди Анальгина. Скоро появятся гости с той стороны.
— Людожоги? — моментально хватаясь за автомат, выпалил Марат.
— Нет, скорее, беженцы. Но они вооружены. С перепугу могут начать палить во все, что движется. Позаботься, чтобы обошлось без кровопролития.
Глаза чешуйчатого вспыхнули, плечи сами собой расправились.
— Да я мигом, — он вскочил на ноги, позабыв об усталости. — Потом отдышусь.