Трапеция
Шрифт:
возьмешь у Папаши Тони, потом у Анжело, потом у меня. Отдашь их
униформисту. Ну, сам знаешь. Только не суетись.
Анжело тоже затянул шнурки на горле. Томми накидки не полагалось: он был
просто запасным.
Они прошли к манежу как раз вовремя: оркестр уже заиграл медленную
волнующую мелодию, которая предваряла выход воздушных гимнастов. Томми в
сотый раз напомнил себе спросить, как она называется, и понимал, что снова
забудет.
– Вперед, – Анжело
Марио все еще молчал. Томми знал, что некоторые артисты перед
представлением волнуются больше, чем другие. Он и сам был бы рад подойти к
аппарату ближе, чем на фут, без тошноты. Но Марио выглядел так, будто
происходящее казалось ему сном.
Анжело быстро улыбнулся Томми:
– Ну, хорошо, парень, все нормально. Ты проделывал это сто раз, и этот ничем не
отличается.
Потянувшись мимо мальчика, он схватил Марио за локоть.
– Мэтт, ты натянут, как струна. По-прежнему чувствуешь удачу? Если нет, я не
против.
Марио ответил что-то, но что именно Томми не разобрал из-за многократно
усиленного голоса Джима Ламбета.
– Летающие Сантелли…
Томми сделал глубокий вдох. Его пошатывало, как будто ноги вдруг стали
короткими и не доставали до земли. Он старался идти, как другие: медленными
размеренными шагами, не глядя ни направо, ни налево. Когда торжественная
музыка без перехода сменилась грациозным бодрым вальсом, Томми повернулся, собрал тяжелые накидки и передал униформисту. На лестнице он был
последним, огни били в глаза.
Ступив на мостик, Томми почувствовал себя как в первый раз – не слишком-то
твердо – и взялся за боковую стропу. Рука Марио, крепкая и уверенная, легла на
плечо. Было холодно – и внутри, и снаружи. В свете прожекторов трапеции
выглядели другими – тонкими странными темными линиями. Анжело и Папаша
Тони на второй ловиторке тоже смотрелись по-другому, больше, чем обычно. До
сознания долетали обрывки слов:
– Впервые на арене… самый юный воздушный гимнаст, когда-либо выступавший в
цирках Америки… к Сантелли присоединился новый член труппы… Марио и
Томми Сантелли на двойной трапеции…
Когда они спустили трапецию, Марио шепнул:
– Свет глаза не слепит?
– Нет.
– Хорошо… вперед!
Внутренние часы начали отсчитывать ритм без участия сознания. Раз: четыре
ладони хлопают о перекладину. Два: долгое скольжение, высокий пик, возвращение. Три: снова пик – во вспышке незнакомых огней Томми увидел
тонкую темную линию сетки внизу. Четыре: полет в пустоте, шлепок рук Папаши
Тони об его запястья, напряжение плечевых мышц…
Марио так же попал в хватку Анжело, и тела их сейчас изгибаются с отточенным
до автоматизма сходством. Обратный кач, переворот лицом к мостику, снова
полет, секундный ужас, от которого он так никогда и не избавился – а вдруг
трапецию отнесло ветром – нахлынувшее облегчение, когда перекладина
оказывается под пальцами, равновесие, чтобы ни один край не перевесил, не
испортил полет. Стиснутые ладони. Долгий грохот барабанов, или это
собственное сердце? Ноги ощутили поверхность мостика, и Томми услышал свои
первые аплодисменты – накатывающие, нарастающие, будто шум крови в ушах.
Странно, но он не ощущал ни восторга, ни гордости, только причудливое
опустошенное облегчение. Восторг придет позже.
Он смотрел, как убирают трапецию. Позже – Томми слышал, как это обсуждали –
он будет осенять себя крестом в этом небольшом перерыве. Но не в первый раз.
На мостик ступил Папаша Тони, и Марио отцепил одиночную трапецию.
– Хорошо, – шепнул он, – ты справился. Теперь не путайся под ногами.
Томми напряженно следил за трюками, которые знал до того хорошо, что мог
увидеть их во сне. Двойное заднее сальто Марио, два с половиной сальто вперед
Папаши Тони, пассаж.
Нервно потирая запястья, Марио прошептал:
– Освободите больше места.
Передав Марио перекладину, Папаша Тони что-то тихо сказал. Томми не
разобрал слов, но уловил вопросительную интонацию. Марио кивнул. Папаша
Тони поднял руку, давая сигнал Ламбету. Обычно финальным трюком было
двойное с пируэтом – два сальто с полувинтом между ними. Номер закрывал
Папаша Тони, хотя в последнее время вместо него, бывало, выступал Марио.
Сегодня Большой Джим выкрикнул имя Марио.
– А теперь… леди и джентльмены… труднейший трюк в истории воздушного
полета… Марио Сантелли попытается исполнить тройное сальто в руки к
ловитору… Марио Сантелли!
Томми вскрикнул вслух.
Я и не знал…
Марио сошел с мостика. Лишний раз раскачавшись, направил трапецию вперед, вперед, на практически неправдоподобную высоту. Когда стропы почти
сложились, он отпустил перекладину, опрокинулся назад в невероятно быстром
кувырке, затем сделал второй – немыслимым образом выше, чем первый, третий, падение… Томми забыл, как дышать… В последнюю долю секунды Марио
выпрямился, и Томми почувствовал (с рывком, от которого стало больно глубоко
внутри), как его запястья встретились с руками Анжело. Хватка было