Трапеция
Шрифт:
– Ладно, Стел. Все, что пожелаешь, детка. Все, чего я хотел… веришь или нет, было для тебя. Я просто не мог тебе этого объяснить. Но все, чего я хочу – чтобы
ты, я… и ребенок были вместе.
Джонни поднял глаза и уставился на них всех поверх склоненной головы Стеллы.
Она вскинула руки, и они обнялись. И он сказал с отчаянной бравадой:
– Черт побери, я ведь тоже Сантелли!
ГЛАВА 18
Как всегда создавалось
осталось время шататься без дела и беспокоиться.
На этот раз не было генеральной репетиции в зале. Джонни надо было уезжать
с первым составом цирка Старра, путешествующим железной дорогой. Стелла и
Сюзи отправлялись с ним. Марио и Томми предстояло за два дня до открытия
лететь в Нью-Йорк.
– Он говорит, у нас здесь ничего не меняется, – поделился Марио с Томми, пакуя
костюмы. – Но он сам порядочно изменился.
– Вот это он не изменил, – Томми отложил одну из зелено-золотых накидок.
На открытии в Гарден им предстояло надевать те же костюмы, что на съемках –
серебристо-белые, которые носил Барни Парриш и его партнеры – и так до конца
контракта на Мэдисон-сквер-гарден. В дорогу же они брали обычные цвета
Сантелли – зеленый и золотой.
– Знаешь, – сказал Томми. – На самом деле мне никогда особенно не нравился
зеленый и золотой.
Марио засмеялся.
– Вообще-то, мне тоже. Но это была часть традиции. Пусть Джонни что-нибудь
изменит, если сможет. А если даже он не сможет, значит, это вообще нельзя
изменить!
Люсия и Анжело отвезли их в аэропорт. Люсия сердечно обняла Марио и
поцеловала, а спустя секунду, поднявшись на цыпочки, поцеловала и Томми.
– Если бы Папаша дожил до этого момента. Как бы он был счастлив, как бы
гордился!
– Верно, – охотно согласился Анжело. – В семье двадцать лет не было никого
подобного. Мне далеко до такого уровня.
Марио, сияя, бросился к нему с распростертыми объятиями. Анжело улыбнулся
чуть натянуто, но не шелохнулся, и спустя несколько неловких секунд Марио
отступил. Что ж, как гимнастов Анжело смог их принять. Но и только. Возможно, этого было достаточно. Но не для Марио. Занимая свое место в самолете, он
уныло сказал:
– Черт побери, Томми, Анжело меня вырастил! Можно ли меня винить?
– А кто кого обвиняет? – откликнулся Томми, откидываясь на спинку сиденья. И
тихо прибавил: – Я не могу падать за тебя, Мэтт. Для тебя есть только один
способ вернуться к прежним отношениям с Анжело. Ты сказал, мы не можем
разбежаться. Но если бы мы разбежались, Анжело спустя неделю
и относился к тебе по-старому… пока ты не нашел бы себе другого парня. Он не
так подл, чтобы потребовать у тебя выбирать между мной и семьей, да и знает, что Люсия все равно бы его не послушала. И он уж точно не скажет: «Выбирай: или Томми, или я», скорее пойдет и повесится. Особенно теперь, когда знает, в
чем дело…
Анжело ревнует. Но даже себе в этом признаться не может, потому что это
погубит его. Разрушит все, чем он является. Теперь у меня есть все, что было у
Анжело. Он не знал, что хочет этого, пока не потерял. А мог бы иметь всегда…
Марио осмотрелся. Люди все прибывали, было шумно, и никто не обращал на них
внимания.
– Ты же не имеешь в виду, что Анжело…
– Нет, нет. Ты же сам говорил… у Анжело это все на уровне подсознания, и, если
ты вынесешь это на поверхность, он не справится. Я о другом. Просто Анжело
говорит, что ты можешь быть геем, а можешь – нашим хорошим мальчиком, которого все любят. Но не одновременно.
Марио, пристегиваясь ремнем, хохотнул.
– Ну, мы себе кровать сделали, нам в ней и лежать.
– Да, помню времена, когда мы бы радовались, если бы все так устроилось.
Спустя три дня такси высадило их перед Мэдисон-сквер-гарден, где все
подходящие поверхности были оклеены цирковыми афишами. На расстоянии они
выглядели точно как те, что Томми видел в детстве, но при ближайшем
рассмотрении можно было определить, что это просто хорошая имитация. Цвета
были ярче, качество печати – лучше, шрифт – замысловатее. Джонни утверждал, что старый цирк мертв, и в каком-то смысле он был прав. Если современной
инкарнации цирка суждено было пережить холодную войну, атомные бомбы и
телевизионный бум, что-то обязано было измениться.
Но некоторые вещи неизменны… Вся их жизнь была поиском компромисса между
тем, чего менять нельзя, и тем, что надо менять обязательно. И кое-какие
изменения – в обществе, например, которые позволят им открыто признавать
свои отношения – наступят слишком поздно. В некотором смысле для них уже
было слишком поздно: их судьбы сформировались под влиянием постоянной
борьбы и нужды в скрытности. Лет через двадцать Томми взглянет на молодых, выросших в атмосфере терпимости и вседозволенности, и ощутит лишь
сожаление о том, как легко могла бы сложиться их жизнь без вечной
секретности.
Внутри были девушки из воздушного балета: пили, сбившись в группки, кофе из
бумажных стаканчиков и щебетали высокими голосами. Фрагменты разговоров