Трасса "Юг". Парни из 90-х
Шрифт:
Не значилось на карте и дороги, которая вела бы в Волкогоново, в то время как асфальт под колесами был реальным и довольно свежим; было совершенно непонятно, куда такая дорога может завести. Именно поэтому мы поехали вперед. С ревом взобравшись на пригорок на первой передаче, мы притормозили и огляделись. Чуть дальше и внизу, в сторонке, мы увидели широкую лужайку, с трогательными белыми березками вокруг и удобной парковкой. Вероятно, новые русские из тех, кому наскучило мутить свои barbeque за кирпичными заборами, иногда собирались на нейтральной территории, чтобы повстречаться
Мы спустились с горы и вылезли из машины на свежий воздух. Пели птицы, откуда-то издалека доносилось протяжное зуденье бензопилы – видимо, там расширяли пространство для новых кирпичных особнячков, а может, пытали какого-нибудь зазевавшегося конкурента. Меня самого все еще подташнивало после вчерашней пытки вискарем, но голова почти не болела, и это было чудесно.
Разделившись на две команды, мы устроили на чужой поляне нехитрый пляжный волейбол (в паре с Костиком я отбивался от неутомимого Шерифа и чертовски ловкого Макса). Мы разыгрались и расшумелись не на шутку, и из проезжавших изредка мимо дорогих джипов поглядывали на нас с любопытством. А потом на дороге показался велосипедист.
Это был парень наших лет или чуть помладше, в очках и в бейсболке с непонятной надписью, в хорошем спортивном костюме. Хотя на спортсмена он явно не тянул. Приблизившись, он тормознул так, что колодки дико заскрипели (дерьмо велик, – подумал я и ошибся), чуть не упал, но все же удержался на колесах и встал в десяти шагах от нас. Мы продолжали играть. Парень стоял и смотрел.
Наконец мяч, отбитый Костиком, улетел на ту сторону дороги, и тогда мы решили обратить внимание на зрителя.
– Чего смотришь? – тяжело дыша, спросил Макс. – Мячик бы лучше поймал.
И верно, мячик пролетел в каком-нибудь полуметре от парня.
– Я не успел, – сказал он виновато. – Мяч очень быстро летел.
Голос у него был негромкий, и говорил он как будто с чуть заметным акцентом – уж чересчур правильно.
– Да, блин, конечно, – проворчал Макс, отправляясь за мячом. – Тормоз.
– Эта дорога куда ведет? – спросил я.
– Не знаю, – сказал парень. – На шоссе. Кажется, в Москву.
– Точно, тормоз, – проговорил вернувшийся Макс. – Живет тут и не знает.
– Мы недавно приехали.
– Из-за границы, что ли? – поинтересовался Костик.
– Из-за границы приехали. Да.
– Зовут как? – спросил и Шериф.
– Михаил.
– Так ты нерусский, что ли? – слышать такой вопрос от Шерифа было забавно. Но Михаил не обратил на это внимания. Он почему-то смутился:
– Ну… Вообще-то я родился в Одессе…
Я-то, конечно, понял, в чем дело, а Шериф – нет. Он недоверчиво поглядел на Михаила, потом на меня и покачал головой.
– Мы тоже неместные, – сказал я примирительно. – Мы на юг едем.
Макс нетерпеливо подбросил мяч.
– Играть будем, нет?
– Слушай, я устал, – сказал я. – Чего-то всё еще ломает после вчерашнего.
– Ты тоже тормозишь. Мишка,
– Я играл раньше.
– Ну и вставай вместо него.
Мишка помедлил, оглянулся, положил велосипед на траву и подошел к сетке. Зачем-то потрогал ее и сделал несколько шагов назад, как будто выбирал место. Они начали игру, и я с удивлением заметил: наш новый знакомый неплохо двигается и хорошо принимает мяч – если только попадает по нему. Пару раз он промахнулся так, что все ахнули.
– Против солнца, – оправдывался он.
Что-то было тут не так. Кончилось тем, что Костик подхватил мяч, несколько раз постучал им по земле и после этого сказал:
– Мишка, ты что, не видишь ничего?
– У меня дистрофия сетчатки, – процедил тот сквозь зубы. – Я больше не могу играть. А раньше играл.
– Да мы видим, – сказал я.
– Вы видите. Да.
– Слышь, парень, ты не грусти, – сказал Макс. – Меня, кстати, Максом зовут. Ты меня-то хоть видишь?
– Вижу. У тебя волосы яркие.
– Рыжие, – уточнил Макс. – Всё он видит, когда хочет.
Мы тоже назвали имена, поздоровались, причем Михаил подолгу задерживал руку каждого в своей – будто запоминал. «Уже привыкает жить без зрения», – подумал я.
Зная, что он не заметит, я искоса поглядел ему в глаза. Они были светлыми, как и волосы, и вообще этот Мишка весь выглядел каким-то наполовину обесцвеченным, выцветшим. Его взгляд уже приобретал тоскливое безразличие, свойственное слепым. Мне стало его жалко. Наверно, он был хорошим парнем, пока видел. Дистрофия сетчатки, как я догадывался, приходит постепенно и трудно лечится: у его папы наверняка были деньги, если судить хотя бы по одежде и по велосипеду (я успел рассмотреть этот великолепный «кэннондейл» с дисковыми тормозами), и что же, этот папа не мог заплатить за операцию? Может, сюда и приехали лечиться, – подумал я (и оказался прав). А пока что я пожал ему руку и вздрогнул, когда он протянул ладонь к моему лицу и легонько провел пальцами сверху вниз – и тут же отдернул руку.
– Извини, привычка, – глухо сказал он. Да, такие дела, подумал я. И тут же с усмешкой припомнил: никогда еще другой парень не касался моего лица иначе как кулаком.
– Смотри-ка, – услышал я встревоженный голос Макса и обернулся: со стороны дороги к нам шли двое взрослых, один – плотный, в голубой трикотажной куртке и в таких же брюках, а другой в костюме, даже с галстуком.
– Михаил, и вот же ты где, – сказал первый. А тот, что в костюме, внимательно оглядел нас.
– Мы тут играли в волейбол, папа, – произнес Михаил, обернувшись на голос.
«Вот вам и отец, – подумал я. – А в костюме охранник. Чтоб не перепутать».
– В волейбол? Но тебе же нельзя в волейбол.
– Да, блин, – смешно выговорил Михаил. – Можно только в шахматы.
– И что за ребята? – спросил отец. Он-то говорил без акцента, скорее по-южному мягко, но зато стало абсолютно ясно, откуда они с сыном вернулись. В те годы многие уехавшие в начале девяностых как раз-таки начинали возвращаться в Россию и находили тут место куда теплее, чем там, невзирая на климат.