Траумновелле. С широко закрытым глазами

Шницлер Артур

— Если бы мы знали? Что ты хочешь этим сказать?!

С несвойственной ей жесткостью она ответила:

— Мне все равно, что ты там себе думаешь, любимый.

— Альбертина, есть что-то, о чем ты умолчала?

Она со странной улыбкой кивнула. Он почувствовал, как в нем поднимается волна необъяснимой дикой ревности.

— Я не понимаю, — сказал он. — Тебе едва исполнилось семнадцать, когда мы обручились.

— Мне исполнилось шестнадцать, да. И все же, — она ясно посмотрела ему в глаза, — разве не от меня зависело, что, став твоей женой, я все еще была девственницей?

— Альбертина!

И она рассказала:

— Это случилось на озере Вертхер прямо перед нашей помолвкой. Однажды чудесным летним вечером перед моим окном, тем, которое выходило на огромный луг,

возник незнакомец. Мы с ним мило беседовали, и во время нашего разговора, послушай только, какая мысль не оставляла меня: что за замечательный, обворожительный молодой человек, ему стоило лишь сказать слово, разумеется, правильное, верное слово, и я бы вышла к нему на луг и отправилась бы с ним, куда бы он ни пожелал. Может быть, в лес или нет… Было бы даже лучше, если бы мы поехали кататься на лодке по озеру. В эту ночь я отдала бы ему все. Да-да, именно так я и думала. Но он не сказал этого слова, этот замечательный, обворожительный молодой человек — он лишь поцеловал мою руку, а утром он спросил, буду ли я его женой. И я сказала «да».

Фридолин помрачнел и выпустил ее руки.

— А если бы другой пришел к твоему окну, и ему бы пришло в голову верное слово, например… — он задумался, чье имя назвать, но она протянула вперед руку, словно останавливая его.

— Тот, другой, мог говорить, что ему вздумается, ему бы это не помогло. И если бы тем молодым человеком под окном не был ты, — она улыбнулась, — этот летний вечер уже не показался бы мне таким чудесным.

Он усмехнулся.

— Ты так говоришь сейчас, может быть, ты даже так сейчас думаешь, но…

В этот момент раздался стук в дверь. Вошла служанка и сказала, что пришли с Шрейфогельгассе: господину советнику очень плохо.

Фридолин направился в прихожую и, узнав от посыльной, что у советника случился сердечный приступ, пообещал незамедлительно прийти.

— Ты уходишь? — спросила его Альбертина, увидев, как он в спешке собирается, таким оскорбленным тоном, словно он уходит нарочно, чтобы обидеть ее.

Фридолин, бросив на нее удивленный взгляд, ответил:

— Я должен идти.

Она вздохнула.

— Надеюсь, там все на самом деле не так плохо, — сказал Фридолин. — Раньше три кубика морфина после удара ему всегда помогали.

Горничная подала ему шубу, Фридолин рассеянно поцеловал Альбертину в лоб и в губы, словно их разговор уже стерся из его памяти, и быстро вышел.

Глава 2

Оказавшись на улице, он распахнул шубу. Началась оттепель: снег таял под ногами и в воздухе уже отчетливо веяло наступающей весной. От квартиры, где жил Фридолин, что располагалась в районе Йозефштат около общественной больницы, до Шрейфогельгассе было едва ли больше пятнадцати минут пешком, и вскоре Фридолин уже поднимался по плохо освещенной крутой лестнице старого дома на второй этаж. Он позвонил, но только раздался старомодный звук колокольчика, как он заметил, что дверь приоткрыта. Сквозь темную прихожую он прошел в комнату и тут же понял, что пришел слишком поздно. Зеленая керосиновая лампа, низко висящая в углу, бросала тусклый свет на одеяло, под которым без движения лежало изможденное тело. Лицо умершего было в тени, но Фридолин помнил его так хорошо, что, казалось, и сейчас видел его во всех деталях: худое, сморщенное, с короткой белой бородкой и неприятными, покрытыми седыми волосами, ушами. Марианна, дочь советника, сидела в ногах кровати. Ее руки были бессильно опущены, словно от невыносимой усталости. В комнате пахло старой мебелью, лекарствами, керосином, кухней, и немного — одеколоном и розовым мылом. Вместе с тем, Фридолин почувствовал сладкий, едва уловимый запах этой бледной девушки, еще такой молодой, но медленно увядавшей год за годом: во время болезни отца она ухаживала за ним и днем и ночью.

Когда он зашел в комнату, Марианна посмотрела на него большими тусклыми глазами, однако в плохо освещенной комнате он не заметил, как при виде него покрылись румянцем ее щеки. Она хотела было подняться, но Фридолин жестом остановил ее, и она, оставшись сидеть, лишь едва заметно кивнула ему. Он подошел к изголовью кровати, провел

рукой по лбу умершего, потом по лежащим на кровати рукам в широких рукавах рубашки. Еще некоторое время Фридолин стоял так возле кровати, ссутулившись и спрятав руки в карманы шубы; его взгляд рассеянно блуждал по комнате, пока наконец не остановился на Марианне. Ее густые светлые волосы казались сухой соломой, на красивой стройной шее кое-где были заметны морщинки, а губы были тонкими, словно от невысказанных слов.

— Да… — сказал он тихим и неожиданно смущенным голосом. — Дорогая, для вас это не было неожиданностью…

Он сочувственно сжал в ладонях протянутую ему руку и спросил о последних часах больного. Марианна ответила достаточно спокойно и рассудительно, а затем заговорила о его последних днях, во время которых он себя довольно хорошо чувствовал, и потому услуги Фридолина как врача не были нужны. Фридолин пододвинул стул, сел напротив Марианны. Глядя на нее с участием, он сказал, что уверен, что последние часы жизни ее отца не были мучительными. Затем спросил, предупредили ли уже родственников.

— Да. Послали за дядей. Кроме того, в любом случае скоро должен появиться доктор Родигер…, мой жених, — добавила она и посмотрела на Фридолина, но не в глаза, а куда-то выше.

Тот лишь кивнул. В течение последнего года он два-три раза встречал доктора Родигера здесь, в доме у советника. Очень худой, бледный молодой человек с короткой светлой бородой, в очках, доцент истории в Венском университете, он понравился Фридолину, не возбудив в нем, впрочем, особенного интереса. Марианна выглядела бы лучше, если бы стала его любовницей, подумал он. Ее волосы не были бы такими сухими, а губы были бы ярче и полнее. «Сколько ей лет? — продолжал думать он про себя. — Когда меня первый раз вызвали к советнику, это было три или четыре года назад, ей исполнилось двадцать три». Тогда еще была жива ее мать, и Марианна была более веселой в те времена. Как я помню, она далее некоторое время брала уроки пения. Итак, она выходит замуж за этого доцента. Зачем она это делает? Она явно в него не влюблена, и, наверняка, большим состоянием он тоже едва может похвастаться. Что получится из его брака? А, впрочем…, это будет брак, тысячи других. О чем я думаю? Вполне возможно, я ее больше никогда не увижу, потому что в этом доме мне больше нечего делать. Ах, как много еще людей я никогда увижу, гораздо более близких, чем она.

Пока все эти мысли проносились в его голове, Марианна продолжала говорить об умершем. Она говорила с такой проникновенностью, словно именно из-за своей кончины ее отец приобрел такие выдающиеся качества.

— Ему правда исполнилось только пятьдесят четыре?

— Правда, но он перенес столько страданий и разочарований. Да и его собственный доставил ему немало хлопот.

— Как, у вас есть брат?

— Конечно. Я уже как-то рассказывала о нем. Брат живет сейчас где-то за границей. Там, в кабинете, висит его портрет. Брат изображен на нем в пятнадцатилетием возрасте: офицер, скачущий вниз с холма. Папа всегда делал вид, что не замечает этой картины. Но она действительно хорошая. При благоприятных обстоятельствах брат бы добиться больших успехов.

Как взволнованно она рассказывает, — подумал Фридолин, — как блестят ее глаза. Лихорадка? Вполне возможно. В последнее она похудела. Может быть, это последствия простуды.

Марианна продолжала говорить, но ему казалось, что она сама не знает, кому это рассказывает, словно она разговаривает сама с собой. Двенадцать лет назад ее брат ушел из дома, да она была еще ребенком, когда он внезапно исчез. Четыре или пять лет назад они последний раз получили от него открытку на рождество из какого-то маленького итальянского города. Странно, она забыла, как он называется. Еще некоторое время Марианна говорила ничего не значащие, почти не связанные между собой вещи, затем внезапно замолчала и закрыла лицо руками. Фридолин почувствовал, что очень устал и уже с нетерпением ждет, когда кто-нибудь придет, родственники или жених. В комнате повисло напряженное молчание. Фридолину казалось, что покойник молчит вместе с ними, и не только потому, что не может разговаривать, но и умышленно, с некоторым злорадством.