Трехречье
Шрифт:
— А что это там? — кивнул я на собравшийся и гомонящий народ на площади, перед каким-то помостом.
— Наверное приговор выносят осужденным судом хранителей, а потом казнят, — Тарин покривившись сплюнул на дорогу уложенную булыжником, — вот ведь… городище на осадном положении, война… а им лишь бы головы рубить.
Наша дорога проходила как раз мимо площади, я видел, как на эшафот вывели четырех человек с завязанными руками и мешками на головах. Одного из них вывели вперед, сняли мешок с головы, поставили на колени и уложили головой на плаху. Какой-то
— … за разбой на северных дорогах… Такас, сын винодела Гара… вынес приговор… …ить голову.
Хрясь! — и плач опустил топор… толпа одобрительно загудела.
Следующего осужденного вывели вперед, но к плахе не подвели…
— … за укрывательство лазутчика… и нанесение увечий судейской страже… кузнец Варас…
У меня перехватило дух и аж качнуло…
— Стой Тарин…
— Что?
— Это же Варас…
— У которого ты жил, когда попал сюда?
— Да…
— Думаешь из-за тебя его…
— Уверен!
Быстрым шагом я пошел к толпе, сердце готово было выпрыгнуть из груди, меня потряхивал какой то нервный озноб…
— …вынес приговор — пожизненной каторги на угольных копях, земли и имущество его рода переходят в управление княжества, с изгнанием всех родственников с земель.
Не снимая мешок с головы стража увела Вараса за ворота дома Собрания Хранителей.
— Ну пока его смерти на тебе нет, хвала богам, — тихо сказал подошедший Тарин.
— Я вытащу его…
— Хорошо, вытащишь… а сейчас идем.
Глава 27
Я наверное около часа пребывал в состоянии исступления, и Тарину порой приходилось меня разворачивать и подталкивать в нужном направлении движения. Мы пришли в дом воеводы, около которого уже стояла очередь на запись в ополчение. Мы выстояв очередь, подошли к большому деревянному столу, за которым сидел сам воевода — такой крепкий старикан, внешностью напомнившего мне Будулая из старого советского кино, нас с Тарином записали во вторую правую сотню, сунули в руки каждому по небольшому деревянному медальону на шнурке из суровой нити, и проводили на территорию ратной школы к своей сотне. Личный состав сотни расположился вдоль стены длинного одноэтажного здания, кучками сложив снаряжение, ну и люди тоже сидели группками… кто-то успел познакомиться, кто-то встретил тут уже давно знакомых людей. Все эти наши перемещения для меня проходили как во сне, Тарин периодически дергая меня за рукав то пол к зданию, то подтолкнув направил в тень, где сидело еще человек пять. Вывел меня из этого состояния какой-то седобородый и старик… лицо вроде знакомое. Он подсел к нам рядом, достал медную флягу отделанную кожей, вытащил со скрипом деревянную пробку, и протянув мне сказал:
— Спасибо тебе наемник… не за меня, за внука моего спасибо.
— Ты о чем старик, — хватанул какого-то настоя, причем не менее чем градусов пятьдесят и закашлявшись вернул
— Вчера… в корчме, я обязан тебе теперь.
— Да, точно… а я смотрю не могу вспомнить, откуда лицо знакомо. А внук то где?
— Да вон спит, мы тут с утра уже, — указал на свернувшегося калачиком у стены парня.
— Понятно…
— Я Сагал, а внука Талес зовут, — приложил он правую руку к груди и медленно кивнул.
— Талес… Талес… — задумался я и на автомате в слух сам себе ответил, просто вырвалось из-за туповатого моего состояния, — а помню, незаконно рожденный сын князя.
Дед аж подпрыгнул… Тарин дернулся к ножу, а у меня наконец включились мозги в работу, и я выставив обе пятерни перед собой сказал не громко:
— Тихо! Тихо… Сядь Сагал, — и тихо потянул деда за рукав.
Дед сел с выражением лица «Штирлиц еще никогда не был так близок к провалу», и спросил:
— Но как? От куда?
— Прости Сагал, но так случилось, что в Хартском каменке вы ночью слишком громко разговаривали, а мне, в соседней комнате не спалось и я слышал ваш разговор… Не бойтесь, мне не нужна ваша тайна, и пусть она с вами и остается, — сказал я и посмотрел на Тарина, который сидел с очень удивленным лицом.
— Я состарился, и уже не такой внимательный…
— Дай-ка дед твою флягу, — сказал Тарин, — и теперь вы двое объясните мне, о чем вы тут говорите, и не вздумайте потешаться над именем покойного князя.
— Что ты наемник… — начал было дед.
— Это я сейчас наемник, — чуть наклонился к деду Тарин и почти зашипев сказал, — при славном Васлене… Ладно… здесь не то место, что бы про это говорить.
Дед одобрительно кивнул, потом наклонив голову присмотрелся к Тарину, и указав ему на грудь пальцем в районе правого соска сказал:
— Если у тебя здесь шрам от икербского копья… то я тебя знаю.
— Есть шрам, — хмуро ответил Тарин, — только знали про это два человека всего, славный Васлен и охранитель его, но оба мертв… Не может быть! Дасар!
— Я уже много лет Сагал… Тысячник Тарин, — улыбаясь наклонил голову дед.
— А как же пожар в башне… ты же сгорел говорили.
— Нет, не сгорел, как видишь, я нарочно это все устроил, что бы исчезнуть, потому что Васлен, когда понял, что его отравили, наказал мне разыскать его наследника и защищать пока жив буду.
— Все Дасар… вернее Сагал, не говори тут больше ни слова… потом, думаю у нас будет время поговорить.
— Хорошо Тарин.
На территорию просторной площади ратной школы въехал верхом всадник, и прокричал:
— Вторая правая сотня! Собраться, проверить имущество и оружие! Как сыграет походный горн, выходи за ворота строиться на марш!
— Обед дадут? — выкрикнул кто-то.
— Дадут ужин двойной пайкой! Но после марша, — ответил всадник, развернул коня и поскакал к воротам.
— Ну раз скоро выходить, — достал Тарин трубку, — давай Никитин, подышим трубкой да собираемся.
— Давай, — ответил я и доже начал набивать трубку местным самосадом.