Трень - брень

Погодин Радий Петрович

– Я в этом не понимаю, - сказал Тимоша.

– Я сяду. Я так устала.
– Женщина уселась на парапет.
– Пять тысяч мальчиков, пять тысяч девочек - с ума сойти... Итак, в своем тщеславии наша героиня пытается встать над обществом. Ничего не прощая, взыскательная и надменная, поднимается наша героиня к своему неизбежному краху. Ее ненавидит весь класс, ненавидит вся школа. Но ничего не могут с ней поделать. Все хлопочут вокруг нее одной. А что поделать? Она хорошо учится. Выгонять

из школы нельзя. А как быть? Поэтому крах у нее будет моральный.

– Ну, вы даете, - сказал Тимоша.
– Таких не бывает. Такую бы в два счета приземлили.

– Ничего не понимает, - сказала Ольга и улыбнулась женщине. Потом она строго посмотрела на Тимошу.
– Ну что ты можешь понимать, ты, серый, как туман?

– Да, да, конечно. Хорошая фраза.
– Женщина посмотрела на Ольгу и слегка от нее отодвинулась.
– Эту фразу мы впишем в сценарий. Ты ее сама придумала? Голова кругом. "И мальчики кровавые в глазах..."

Ольга кивнула:

– Сама.

Тимоша сжал кулаки.

– Шестью шесть, - сказала Ольга.

Тимоша сжал кулаки еще крепче.

– Зоопарк в одном лице, - сказала Ольга.
– Ну, ударь, ударь. Я теперь актриса, я теперь на вас чихаю.
– Ольга захохотала, а когда отсмеялась, спросила у женщины: - Хотите, я научу вас сводить бородавки?

– Но у меня нет бородавок, - сказала женщина.

Ольга оглядела ее с головы до ног.

– Как мне вас жаль. Ничего-то у вас нет: ни красоты, ни вкуса, ни такта, ни даже бородавок.

Женщина еще дальше отодвинулась от Ольги. Поежилась.

– М-да, - сказала она.
– Находка, нечего сказать.
– И кисло добавила: - Прелестно, этот текст мы впишем в сценарий. В жизни не соглашусь работать на детской картине. Пять тысяч мальчиков, пять тысяч девочек - и все поют басом. Повальное бедствие.

– Не хочу я сниматься, - сказала Ольга тоскливым, затравленным голосом.
– Оставьте меня в покое.

– Ай, не морочь ты мне голову. Ты нам подходишь. Я за тобой уже целый час наблюдаю.

– Вы считаете такой срок достаточным?
– спросил шут (дядя Шура).

– А вы кто такой, чтобы интересоваться?

Шут достал из-за парапета милиционерскую фуражку. Надел ее на голову. Сиреневая женщина посмотрела на него долгим, сожалеющим взглядом.

– Умоляю. Я видела фильмы о милиционерах. Довольно плохие. Но фильма, сделанного милиционером, не видела, даже плохого.

Шут (дядя Шура) развел руками.

Ольга резко повернулась к женщине.

– Вы всерьез думаете, что я мерзавка? Я не такая!

– Какая разница, такая ты или не такая. Не такая - научим. Важны задатки. Чтоб я еще пошла работать на детскую картину!

– А кто вас заставляет?
–

спросил Тимоша.

– А ты молчи, боевая киса-мяу. Зоопарк в одном лице.

Тимоша снова сжал кулаки.

Женщина вытащила из сумки открытку.

– Возьми. Здесь написан наш адрес и мое имя. Покажешь на проходной. Я тебя жду. Я уверена, мы полюбим друг друга.
– Женщина погладила Ольгу по щеке. Пошла сгорбившись.

Дядя Шура отобрал у Ольги открытку, разорвал ее и бросил клочки в воду.

– А я, может быть, славы хочу, - вяло возразила Ольга.

– Хватит! Прославилась.

– Не хватит!
– крикнула Ольга.

– Не кричи. Я взываю к твоему рассудку. Короче - к уму.

– Это самое легкое! Когда нельзя воззвать к рассудку того, кто виноват, взывают к рассудку того, кто прав. Почему, когда один обидел другого, обиженному говорят: прости его, ты должен быть умнее? Почему обиженные всегда должны быть умнее обидчиков? Почему умному всегда говорят - уступи? Почему дуракам и хамам такая привилегия?

– Почему?
– угрюмо спросил Тимоша.

Шут (дядя Шура) снял фуражку, лоб вытер носовым платком. Открыл рот, и изо рта у него стали вылезать шарики - розовенькие, голубенькие, зелененькие, лимонные, ясненькие, - короче говоря, разноцветные шарики.

– Не знаете, - грустно сказала Ольга.

– Эй!
– раздался крик.
– Эй, где вы?!
– На набережную вылетели Аркашка с Ольгиным нерпичьим портфелем и Боба.
– Вот вы где! Мы запарились. Мы весь парк обегали.

Ольга взяла у Аркашки портфель.

Аркашка старательно дышал, обогащая свою загнанную кровь кислородом.

Он отдышался наконец. Стащил Ольгу с парапета.

– Прячься быстрее. Сюда бабушки мчатся. Три квартала висели у меня на пятках. В парке я их сбросил со следа. Они сейчас здесь будут, зуб даю - у моей бабушки нюх чувствительный.

– Дядя Шура, спрячьте меня, - попросила Ольга.

Дядя Шура открыл дверь будки. В этой будке некогда стоял милиционер-регулировщик, но повесили над перекрестком светофор-автомат - и регулировщик оказался ненужным. Будку оставили на всякий случай: вдруг автомат испортится.

Первой на набережную выбежала старуха Маша, за нею - старуха Даша. Они подозрительно оглядели компанию.

– Кто ее видел?

– Куда она делась?

– Шурка, отвечай, ты ее схватил?
– спросила старуха Маша и, не дав времени шуту на ответ, заголосила: - Вся в рыжую Марфу! Родная бабка лежит под уколом, валерьяновку стаканами пьет. А она гуляет. Она обиделась. У нее нервы. Где она?

– Я сказал - топиться пошла, - ответил за всех Аркашка.

– А я тебя за ухо.