Трень - брень
Шрифт:
– В зависимости от желания утопающего, - сказал Боба.
– Если утопающий, кричит: "Помогите, помогите!" - я брошусь его спасать. Я прилично плаваю, не хуже Тимоши. Если утопающий молча тонет, зачем мне мешать ему? Может, он от этого удовольствие получает.
– Ну так вот, прощай, Боба. Я пришла сюда утопиться.
Боба захохотал.
– Нашла время. Сейчас вода холодная.
– Утоплюсь, понятно тебе? Возьму и утоплюсь в самом деле.
Что-то в Ольгином голосе насторожило Бобу.
– Я тебе утоплюсь!
– проворчал
– Я, конечно, наговорил тебе гадостей, но я не со зла. Я просто поторопился.
– Не уговаривай. Я все обдумала. Я не могу, чтобы меня каждый день изводили и надо мной издевались. Я не великий человек - мне рыжей нельзя быть. И я не актриса - мне нельзя красить волосы. И я не клоун - мне нельзя снять парик после работы. Но жить всю жизнь в тюбетейке я не желаю. Не хочу! Я решила: будет лучше для меня и для всех, если я утоплюсь. А теперь иди. Люди топятся в одиночестве. Передай привет всем... Ну, иди, иди.
Боба стоял перед Ольгой, переминался с ноги на ногу.
– Ну, чего не идешь?
– Можно, я посмотрю? Я никогда не видел, как люди топятся.
– Нельзя. Ты ведь не выдержишь - спасать бросишься.
– Я же сказал - не брошусь. Во-вторых, я простуженный.
– Все равно иди.
– Прощай, - сказал Боба.
– Прощай.
Боба пошел, и Ольга пошла, каждый в свою сторону.
Боба обернулся, крикнул через плечо, в его голосе прозвучала надежда:
– Ольга, не топись, а? Ты хоть и рыжая, но хороший человек.
Ольга вдруг бросилась на Бобу с кулаками:
– Убирайся! Уходи! Что ты ко мне привязался? Ну, уходи, тебе сказано. Люди топятся в одиночестве.
Боба закрыл голову руками и удрал в кусты.
Ольга села на парапет. Посидела немного пригорюнясь и позвала тихим печальным голосом:
– Боба, а Боба!
Боба стоял за кустом.
– Боба, а Боба!
– еще раз позвала Ольга.
Молчание.
Гранит, синеватый с розовым, еще сохранял тепло. Вода в реке густого синего цвета. На ней листья красные и оранжевые.
– Пора, - сказала Ольга, растерянно шмыгнув носом. Она встала на парапет, посмотрела в воду.
– Вода, почему ты молчишь? А собственно, почему ты должна со мной разговаривать? С предателями не разговаривают...
– Ольга руки раскинула - ей, наверно, казалось, что именно так, с раскинутыми руками, топятся люди.
Боба за кустом заплакал, как грудной ребенок. Он захлебывался от горя. И утешал себя старушечьим голосом:
– Не плачь, не рыдай. Ты мое дитятко. У маленького животик болит. А мы ему молочка дадим.
Ольга села поспешно, ноги свесила и, когда плач утих, почесала одной ногой другую.
– Не дают спокойно утопиться, ходят тут, будто другой дороги им нету... Туфли я, пожалуй, оставлю. Они еще совсем новые.
– Ольга сняла туфли, обтерла с них пыль носовым платком, заодно нос вытерла и поставила туфли на парапет. Встала во весь рост...
Птицы над ее головой примолкли,
– Прощайте, деревья. Птицы, прощайте. Вы меня никогда не презирали. Если разобраться, вы тоже рыжие. Вас тоже многие обижают. И ты, камень, прощай.
– Ольга нагнулась, погладила теплый камень-гранит, отполированный многими прикосновениями.
– Ну, а теперь пора. Еще раз прощайте.
– Ольга руки раскинула...
Боба за кустом взвизгнул и засмеялся.
– Нетушки, нетушки, - затараторил он, как пятиклассница, у которой есть что сказать подружкам по большому секрету.
– Нетушки, и не спорьте. Она сама мне сказала, что ей Танька сказала, а Танька слышала в щелку... Ха-ха-ха... Хи-хи-хи...
Ольга опять села.
– Бегают тут. Ходят всякие. Эй вы, уходите отсюда!
– Она подождала, пока смех замолк. Повздыхала досадливо.
– Свитер я тоже оставлю. Это хорошая вещь. Мне его мама вязала. Кому-нибудь пригодится.
– Ольга стащила свитер, положила его рядом с туфлями. Встала, руки раскинула.
– Прощайте, деревья. Листья, прощайте...
Боба за кустом в один миг скинул кеды и куртку. Напружинился весь.
– И вы, птицы, прощайте... Почему вы молчите? Вам противно со мной разговаривать?
– Ольга почесала затылок, поежилась.
– Холодно...
Ворона снялась с дерева, полетела в другую часть парка, где карусели.
– А почему я должна топиться?
– сказала Ольга.
– Если я утоплюсь, все будут ахать и охать, станут жалеть бабушку. Старуха Маша скажет, что я вся как есть в рыжую Марфу. Боба скажет: "Рыжая, от нее чего хочешь ждать можно". Зачем это я должна топиться из-за дураков?
– Ольга сунула руки в карманы.
Птицы над ее головой запищали - принялись спорить, права Ольга или не права. Некоторые щеглы даже подрались между собой.
Боба за кустом досадливо крякнул.
– Такой был случай прославиться, - сказал Боба.
Раздался свисток, и на аллее появился милиционер, он же шут (дядя Шура).
– Что здесь происходит? Прекратить! Я вам сказал, прекратить стоять близко к воде! Нельзя вас оставить одних ни на минуту. Что это вы тут разделись?
– Что, и раздеться нельзя? Может, мне жарко.
– Не может быть жарко, потому что сегодня не жарко.
– Может, мне изнутри жарко.
– В таком случае вызывают врача, а не раздеваются возле самой реки.
– Не нужно врача. Никого мне не нужно. Может, я искупаться хотела.
– Сейчас же одеться!
Ольга хотела возразить, но милиционер, он же шут (дядя Шура), поднял руку.
– Р-разговорчики!.. Могу я, наконец, иметь личную жизнь?
Боба за кустом второй кед натянул, куртку надел и куда-то пошел, по дальнейшим своим делам. Птицы разлетелись по всему парку, ничего интересного для них уже не предвиделось. Остались только воробьи - и то потому, что им лень летать на далекие расстояния.