Тренер Култи

Запата Мариана

– Джи, ты ведь в курсе, что он сделал с моим братом?

Я бы не удивилась отрицательному ответу – уж больно он радовался, рассказывая мне про контракт Райнера Култи.

Но Гарднер кивнул и пожал плечами, глядя на меня в замешательстве.

– Да, конечно. Поэтому ты и должна быть на конференции, Сэл. Если не считать Дженни и Грейс, ты самая популярная и узнаваемая в команде. Как там тебя называют, «любимица родного штата»?

«Любимица родного штата». Ну и мерзость. Будто я какая-то старшеклассница, которую выбрали королевой

выпускного – хотя на самом-то деле я все праздники пропускала из-за очередного матча.

– Култи сломал…

– Я знаю, что он сделал. Как только стало понятно, что Култи будет с нами работать, мы обсудили этот вопрос с пиарщиками. Не надо превращать сезон в мелодраму. Сделай команде одолжение, Сэл: постой перед камерами, поулыбайся, как ты умеешь. Разве это так сложно? Нам нужно, чтобы люди говорили о команде, а не вспоминали старые разборки. Всего десять минут – ну, может, двадцать. Выйдем втроем, ответишь на пару вопросов, и все. Больше я никогда ничего такого не попрошу, обещаю.

Первая мысль была простой: это Эрик со своей голенью во всем виноваты.

Я с трудом сдержала желание побиться головой о стол, разделяющий нас с Гарднером, и вместо этого погрузилась в пучину ужаса. Даже живот заболел, и пришлось прижать к нему руку, словно это могло помочь. А потом я снова вздохнула и смирилась с жестокой правдой.

Женская лига – она же за семейные ценности, высокую мораль и все самое лучшее. Я это усвоила на собственной шкуре и прекрасно понимала, что хочешь не хочешь, а фарс нужно поддерживать. Серьезно, некоторые бы глотку мне перегрызли, лишь бы оказаться на моем месте. Может, встреча с Култи перед пресс-конференцией – то, что доктор прописал?

Разобраться с ним раз и навсегда и дальше жить своей жизнью. Все равно последние десять лет я не особо следила за его карьерой, а он два года назад ушел из Европейской лиги и совсем пропал из медийной сферы, где до этого вечно крутился благодаря рекламным контрактам. В какой-то момент нельзя было даже в торговый центр зайти, не наткнувшись на очередной постер с его лицом.

– Да поняла я, – простонала я, запрокинув голову к потолку. – Ладно.

– Вот и умничка.

Еще немного, и я бы точно назвала его сраным садистом, который прекрасно знал, в какой истерике я буду сидеть на этой пресс-конференции, но успела вовремя взять себя в руки.

– Очень постараюсь не запинаться и не заблевать журналистов в первом ряду, но ничего не обещаю.

А потом пойду и при первой же возможности хорошенько тресну Эрика по почкам. Будет знать.

«Давай, Сэл, ты справишься. Ты все сможешь».

В детстве, когда папа просил меня что-то сделать, а я отказывалась – обычно потому, что боялась, как, например, огромных летающих тараканов, которые пробирались в наш дом, – он показывал на меня пальцем и говорил по-испански:

– Sipuedes!

«Ты сможешь».

И тогда, рыдая, я вооружалась тапком и шла убивать чудовищ из глубин ада – в общем, делала

то, чего совсем не хотела.

«Могу и буду» стало моим девизом по жизни. Мне не нравилось, когда люди во мне сомневались, и неважно, что я сама об этом думала. Гарднер этим воспользовался, а я, разумеется, повелась.

Но ничего. Я справлюсь. Ну побудем мы с Райнером Култи в одном помещении. И что с того, что мы ни разу не встречались? Посидим друг от друга в двух метрах, пообщаемся с телевизионщиками. Всего-то.

Внутри я поджала лапки, как раздавленный паучок, умоляя Вселенную поскорее избавить меня от мучений. Ну боялась я камер, что тут поделать? Такова уж была природа фобий: логике они не поддавались и смысла в них не было. Я понимала, насколько это иррационально и глупо, но по шкале от одного до десяти хреново мне было где-то на пятьдесят.

– Готова? – спросил Гарднер перед началом пресс-конференции. Журналисты за стенкой галдели так, что мне стало плохо. Как я вообще тут оказалась? Передо мной же было целых две кандидатки, которых можно было пригласить на публичные выступления. До меня очередь обычно не доходила, и неспроста.

На поле меня не пугала многотысячная толпа, но стоило оказаться перед камерой – и я выключалась. Стояла как дурочка, хлопала ртом и жестикулировала, как Рикки Бобби в своем интервью. Наверняка в Интернете нашлось бы какое-нибудь интервью, где я выставила себя полной тупицей. Всего-то и стоило, что запинаться, потеть и трястись одновременно.

Я ощущала себя так, будто только пришла с хорошей пробежки. Потные ладони, мокрые подмышки… дрожащие ноги. Обе. А если у меня трясутся ноги – ничего хорошего можно не ждать.

Но я не собиралась признаваться, что нервничаю. Просто спрятала руки в карманы, натянуто улыбнулась и поблагодарила богов за ниспосланные мне этим утром спортивки, за свободной тканью которых не было видно, что ноги решили пожить своей жизнью.

– Готова, – сквозь зубы соврала я.

Увы, Гарднер хорошо меня знал, а потому вранье чуял издалека. Расхохотавшись, он хлопнул меня по плечу и хорошенько встряхнул.

– Ну ты и развалина! Не дрейфь. Все будет нормально.

Из-за угла выглянула наша пиарщица. Осмотрелась, нахмурилась и снова скрылась за поворотом.

Нет. Я не могу.

«Можешь».

Надсадно закашлявшись, мысленно я продолжила твердить, что справлюсь и что все у меня получится.

А потом за стенкой раздался усиленный микрофоном голос:

– Еще минутку, пожалуйста, – и нога затряслась сильнее.

Господи боже.

– Кажется, меня сейчас вырвет, – пробормотала я себе под нос, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Все будет хорошо, – сочувственно улыбнувшись, заверил Гарднер.

Я откашлялась и кивнула, мысленно умоляя себя успокоиться. Пару раз быстро вдохнула, выдохнула, а потом набрала в легкие воздуха и задержала дыхание, как обычно делала, когда была на взводе перед игрой.