Тренер Култи
Шрифт:
– Саломея.
Господи. Как все серьезно. По голосу было слышно: обычно он вопил «Сэл!», будто я сломала какую-то бесценную безделушку, а тут практически задыхался, глотая звуки. Меня никто не называл полным именем – отец уж тем более. Кажется, он вспоминал про него, только когда был настроен серьезно… то есть серьезно хотел надрать мне жопу, когда, по мнению матери, я совсем уж начинала тупить, и она просила его разобраться. Например, когда в пятнадцать я влезла в драку во время матча и меня вышвырнули. Правда, всерьез он меня так и не наказал. Папа воспитывал по-другому: нагружал работой по дому, а сам тайком хвалил, пока мамы
Поэтому в ответ на отцовское «Это сон? Я что, сплю?» я не смогла удержаться от смеха.
Я стянула с лица одеяло, чтобы было удобнее разговаривать, и тут же сказала:
– Нет. Ты просто сошел с ума.
Он и сошел с ума. «От любви», – как шутила мама. Будучи абсолютным снобом во всем, что касалось футбола, мой отец, как и большинство иностранцев, относился к американским игрокам скептически, кроме, конечно, нас с братом. И Райнера Култи, которого фанаты прозвали Королем, а злопыхатели – Фюрером. Папа говорил, что его невозможно не любить. Ну такой Култи хороший, такой талантливый, еще и играл почти всю карьеру за папину любимую команду, если не считать двухгодичного перехода в «Чикаго Тайгере». Так что да. Футболки у папы были четырех типов: форма сборной Мексики, моя, всех команд Эрика – и Култи. Носил он, разумеется, в основном последнюю, не щадя чувства детей-футболистов, но я особо не обижалась.
Оставив маму с младшей сестрой, мы с папой и братом могли часами смотреть игры Култи. Если не успевали на них, то записывали на кассеты и включали на видике. На меня, тогда совсем маленького ребенка, немец под метр девяносто ростом оказал огромнейшее влияние. Да, Эрик играл в футбол всю мою жизнь, но с Култи все было по-другому. Из-за него меня тянуло на поле словно магнитом, из-за него я увязывалась за Эриком при любом удобном случае, ведь других игроков просто не знала.
Просто так уж случилось, что папа фанател по Култи вместе со мной, чем только сильнее подпитывал интерес.
– Сижу я ем, и тут вбегает твой двоюродный брат, – родители гостили у тети в Мексике, – и требует срочно включить новости.
Ну, понеслась…
– Почему ты мне ничего не сказала?!
– Не могла! Нам нельзя разглашать информацию, пока ее не объявят официально, а я узнала прямо перед пресс-конференцией.
На мгновение по ту сторону трубки воцарилась тишина. Потом, выдохнув себе под нос нечто, крайне похожее на Dios mio [2] , отец прошептал:
– Тебя позвали на пресс-конференцию?
2
Боже мой (исп.)
Словно не мог поверить. Значит, не видел. Господи, спасибо тебе.
– Все было ровно настолько плохо, насколько ты представляешь, – предупредила я.
Папа снова замолчал, обдумывая услышанное. Потом, видно, решил вернуться к моему идиотизму позже, потому что спросил:
– Так это правда? Он твой новый тренер? – Он произнес это так нерешительно и робко, что если бы я могла – полюбила бы папу еще больше, но больше просто некуда, и это неоспоримый факт.
Не знаю почему, но мне вдруг вспомнились школьные годы и тетрадка по математике с фотографией Култи, которому тогда было под тридцать. М-да.
– Ага. Заменит Марси на позиции помощника тренера. Папа хрипло,
– Я сейчас в обморок упаду, – пробормотал он.
Расхохотавшись еще громче, я попутно подавила зевок, потому что еще не ложилась – устроила себе марафон британских комедий на «Нетфликсе», пока не нашла в себе силы позвонить Дженни. В итоге засиделась почти до полуночи, что для меня жутко поздно – обычно-то я, как старушка, ложилась в десять. Или в одиннадцать, когда совсем расходилась. Но Дженни должна была вернуться из Айовы только через два дня, и я знала, что она еще не уснула.
– Любишь ты драматизировать.
– Сестру свою вспомни, – проворчал он.
Ну, тут не поспоришь.
– Ты же меня не обманываешь? – спросил он по-испански. Хотя «спросил» – это сильно сказано, потому что от восторга он практически задыхался.
Я застонала, стаскивая с себя одеяло.
– Да не обманываю, пап, Господи. Мистер Кордеро – наш генеральный директор, полный идиот, я рассказывала, – уже даже рассылку команде прислал, – пояснила я.
Папа притих, только продолжил дышать в трубку. Его реакция меня слегка убивала. Нет, я ожидала приступ безумия, но не до такой же степени. Я бы даже забеспокоилась, но он вел себя так, будто вся его жизнь достигла пика и лучше уже просто не будет.
– Ох, голова закружилась…
Ну вот что он за человек?
Наступила пауза, а потом папа, – человек, который постоянно орал «ГО-О-О-О-О-О-О-ОЛ!!!» так, что его было слышно во всем районе, – переключился обратно на английский и слабо, прерывисто прохрипел:
– Руки… руки трясутся…
Я сама затряслась от смеха.
– Ну хватит.
– Сэл. – Его голос истончился – слишком сильно для человека, который умел разговаривать громко и еще громче. – Voy а Погаг [3] . Ты будешь с ним на одном поле.
3
Я сейчас расплачусь (исп.)
Надо было перевести тему. Из-за папы у меня уже живот разболелся от смеха. Я не стала напоминать, что случилось с Эриком, – мы и так прекрасно все помнили, – но такая она, истинная любовь: слепая и безусловная.
– Пап, ну прекрати! – Я никак не могла успокоиться, потому что хорошо знала отца, и он был абсолютно серьезен.
Папу сложно назвать слезливым. Из-за меня он плакал два раза: когда меня позвали в юниорскую национальную сборную и когда я перешла в состав молодежной команды. Помимо этого, я видела его слезы только однажды: в день смерти его отца. Когда меня приняли в профессиональную лигу, он просто сиял, потому что нисколько во мне не сомневался. Это я нервничала так, что даже задница взмокла.
– Он будет тебя тренировать, – пискнул отец. Серьезно, именно пискнул.
– Да знаю я! – рассмеялась я. – Мне уже человек десять написали с вопросами, правда это или нет. Вы сумасшедшие.
– Он будет тебя тренировать, – просто повторил папа.
В этот раз я ущипнула себя за переносицу, сдерживая рвущиеся из горла звуки.
– Я скажу, когда у нас будет открытая тренировка, познакомишься с ним.
И отец уже в который раз сделал то, чего делать не стоило:
– Сэл, Сэл, никому не говори, но ты у меня любимый ребенок, – сказал он.