Тренировочный день 4
Шрифт:
— Призраков там может и нет. Но вот Людоедка точно там засела. — убежденно говорит Дюша: — мы подкрадемся и ей в берлогу гранату бросим! Она ее убьет, а про нас потом в газете напишут, в «Пионерской Правде». А может даже в журнале «Огонек». Мол так и так, бесстрашные пионеры обезвредили опасную преступницу-людоедку. И фотографии наши. У Ириски глаза на лоб вылезут.
— Кто такая Ириска? — задается вопросом Володя.
— Да это старшая вожатая наша. — объясняет Женька: — походу у Дюши к ней чувства. Но она классная, я бы вдул.
— Эй! Вдул бы он. После меня. — толкает его в плечо Дюша.
— Ну и ладно. После тебя бы вдул. — покладисто кивает Женька: — все равно после кого. Жалко что она не Добрая Вожатая, я бы с ней в душевую сходил, пусть
— А, это та, которая Ирина Владимировна? — Володя вспоминает девушку, которая встречала их по приезду в лагерь, такая, с веснушками и прической каре. Чем-то девушка неуловимо напоминала Нину из «Кавказкой Пленницы», только с веснушками и каштановыми волосами. Мозг послушно выдал картинку, когда Нина, связанная по рукам и ногам, извивалась в руках Никулина, Моргунова и Вицины. Он сглотнул. Если представить старшую вожатую вот так… связанную и беспомощную… хотя конечно на месте старшей вожатой и Натальи Варлей ему больше всего Лизка Нарышкина представлялась, как он ее спасет от рук разъяренных бандитов, а она — навстречу ему податься и подставит губы для поцелуя. И все разрешит. Так и скажет — делай со мной что хочешь, Лермонтович, можешь даже не развязывать… но где бандитов взять? Трус, Балбес и Бывалый на горизонте не маячат, да и справится с Бывалым имея в руках лишь мудяж гранаты он не сможет. А вот если он спасет Лизу и весь лагерь от Таньки-Людоедки…
Он представляет, как стоит и принимает поздравления, почему-то на спортивном пьедестале с цифрами. На первом месте стоит он, на втором — Никита Тепляков. А этот Женька — на третьем вообще. Как к нему подходит Попович и вешает медаль на шею и говорит, что вот он Попович, — восхищается Володей. Потому что Володя — смелый и сильный, умный и красивый, настоящий пионер. А он, Попович — всего лишь жалкий червяк под его ногами. После чего Попович плачет и убегает, понимая, что ему тут ловить нечего. А Лиза Нарышкина его взглядом провожает и во взгляде — разочарование. А его, Володю Лермонтовича — тут же куча девушек окружают и все поцеловать хотят и начать встречаться, даже та краля-волейболистка, которая в окно прыгнула. И тут подходит к нему Альбина Николаевна и руку на плечо кладет и говорит, что раньше она не понимала какой все-таки он, Володя Лермонтович — великий человек, не понимала и ей стыдно за это. Потому она ему сейчас пятерку в четверть и за год авансом по своему предмету поставит и еще, если Володя захочет, то может взять ее, Альбину Николаевну в школьном туалете в любое удобное для него время. И Зинка Ростовцева тут же подскочит и скажет, что она, Зина — только сейчас поняла, как она любит его и готова сжать его бедрами и тоже в любое удобное для него время.
И вот тут на глазах у Нарышкиной появятся слезы, и она поймет, что всегда любила только его, только Володю и упадет она на колени и скажет — делай со мной что хочешь, Володя, я сейчас разденусь догола и делай со мной что хочешь, только не бросай… потому что я — глупая баба, а ты — настоящий мужчина и пионер!
— Вовка, ты чего тормозишь?! — толкает его в бок Никита и Володя — моргает глазами, отвлекаясь от ярких картинок в голове.
— А? — говорит он: — идем в Старый Корпус!
— Круто. — кивает Женька: — пошли. Как отойдем от лагеря чуток, в лес зайдем — можно будет фонарики включить. Пошли, чё…
Они идут в полутьме, напрягая глаза и периодически спотыкаясь. Наконец, когда огни лагеря скрываются за деревьями, — включают фонарики. Выяснилось, что фонариков всего два вместо четырех. Володя вовсе не брал с собой фонаря, а у Дюши батарейки сели и его фонарь сперва выдал тусклый желтоватый круг, а потом и вовсе погас. Несмотря на совет вынуть батарейки, встряхнуть их, поколотить друг об дружку и снова вставить — фонарик не заработал. Так что пришлось ограничиться двумя фонариками — один у Никиты и еще один у Женьки. Тем не менее свет фонарей вселил в сердце Володи уверенность.
Подумаешь, Людоедка, так думал он, она же как увидит гранату, так и обосрется. Все, кому он ее показывал —
— Долго еще? — пыхтит сзади Никита: — это же Старый Корпус, почему так далеко от лагеря?
— Это же Старый Корпус не летнего лагеря, а бывшего туберкулезного диспансера, — снисходительно объясняет Дюша: — там где тубдиспансер был — нельзя санатории и летние лагеря строить. Вообще ничего нельзя, там бациллы остаются на сотню лет вперед. Везде там — в воздухе, в почве, в воде…
— Говорят, что тех, кто чахоткой болел на кладбище не хоронили. — добавляет Женька: — а просто рядом с диспансером в ямы закапывали. Представляете сколько там мертвецов в земле лежит? Разве можно там лагерь детский строить?
— В городе на месте, где раньше кладбище было с часовней — Парк Культуры и Отдыха построили и танцульки каждые выходные делают. — замечает Никита: — и ничего. Никаких призраков или рассерженных мертвецов.
— Я ж говорю — нет никаких призраков. Есть или природный феномен или же человеческая деятельность. Как говорил капитан Флинт — бояться нужно живых, а мертвые не кусаются. — заявляет Дюша: — давайте колонной идти. Впереди пусть Жека идет с фонариком, он то знает куда идти.
— Думаешь все-таки там Людоедка есть? — спрашивает у Дюши Володя, просто чтобы спросить. Почему-то идти в темноте неуютно. Свет фонариков сперва вроде помог ему, а потом наоборот — круги света от фонарей как будто сгустили темноту вне этого света. Как будто весь лес вокруг обернулся и стал… гуще? Деревья словно стали плечом к плечу, свысока разглядывая незваных гостей. Володя сглотнул и вынул гранату из кармана. Привычная тяжесть в руке, рубчатый металл приятно холодил ладонь, успокаивая его. Он разогнул усики предохранительной шпильки и проверил, легко ли ходит туда-сюда кольцо. Так чтобы если что — рвануть его одним движением. А потом — поднять руку повыше, чтобы Людоедка видела, что у него в руке — граната. И приказать ей сдаться. Она, конечно, сдастся, а они ее свяжут… и притащат в лагерь.
— Конечно есть. — отзывается Дюша: — а куда бы в прошлом сезон двое мальчишек делись? Детдомовцы, так что никто их сильно не искал, сказали, что они в бега подались, да только я ж их знал. Им тут после детдома сплошная лафа была, они со столовой таскали мармелад и печенье, курили за спортзалом, с девчонками из третьего отряда мутили, а парней поколачивали. Даже ко мне подкатывали, но я-то отпор дал! Не, они отсюда по своей воле нипочем не убежали бы. Тем более что у одного с Зинкой получилось… они после отбоя в беседке сидели постоянно, почти до утра. Зинка потом плакала, говорила, что он хотел ей цветов нарвать. Она ж гербарий собирала, в книжках цветы сушила, а он ей какую-то там орхидею приволок… ну так я слышал. Наверняка у Людоедки в логове нашел, ну или в Старом Корпусе. А там диван посредине стоит, заброшенная комната и диван посередине. Вот он со своим другом и сел на диван, а диван вниз проваливается и там сразу же — большая мясорубка! И все, готовы котлеты из пионеров. Пионерские котлеты.
— Они были пионерами? Ты ж говорил, что детдомовские, да еще и в колонии сидели… — сомневается Никита.
— Ну и что? В колонии тоже в пионеры принимают. Наверное. Да неважно! Пусть будут просто котлеты из детдомовских. Ты чего прицепился-то? — говорит Дюша: — какая разница, как котлеты будут называться? Главное, что там в подвале — мясорубка огромная! И за ней сидит Танька-Людоедка и ждет, когда кто-то на диван сядет.
— Так это легко. Просто на диван не садится и все. — говорит Никита: — ничего сложного.