Тренировочный день 4
Шрифт:
— Рановато тебе жениться. У тебя столько поклонниц в команде. Ты намного больше получишь если торопиться не будешь. Вот я, например уже договорилась с Аленкой, Наташкой и Айгулей!
— О чем это ты договорилась? — настораживается Виктор.
— О том, чтобы они в ночь перед матчем к тебе пришли! За повышением гормонов. Я им сказала что ревновать не буду, что это ради команды. Они сперва не хотели, но я их уговорила. Во имя победы! Как ты там говорил — на что вы готовы ради победы? На все! — она вскидывает вверх сжатый кулак.
— Фхвхыв! — рядом давится
— Виктор Борисович! И… Лермонтович, дурак! — как только они ступают на территорию лагеря, под свет фонарей — к ним подскакивает Нарышкина: — люди! Они вернулись!
— Бергштейн! — к ним подбегает Синицына: — что с тобой? У нас матч, а ты ногу подвернула опять?!
— Лермонтович! Тепляков! — бежит Маргарита Артуровна: — как вы могли?! Тепляков, я все твоему отцу расскажу! Он же у тебя военный, а ты! Вы же могли потеряться!
— Стоять сама сможешь? — спрашивает Виктор у Лили и аккуратно опускает ее на землю. Она встает на одной ноге и опирается на подоспевшую Синицыну. Тем временем Маргарита Артуровна налетела на бедных парней как коршун на свою добычу, грозя им всеми карами небесными и вызовом родителей в школу и тем что в комсомол они только через ее охладевший труп вступят и вообще, как ты стоишь Лермонтович?! Почему руки в карманах держишь, когда с тобой старшие разговаривают?! С этими вот словами Маргарита Артуровна и дернула его за руку, вытягивая ее вверх…
Хлопок! Серебряной рыбкой блеснула в воздухе латунная чека и на гравий дорожки упала рубчатая граната Ф-1…
Эпилог
Эпилог.
Он сидел и пил чай с медом и какими-то успокаивающими травами, которые собирал и высушивал Анатолий Сергеевич. Пил чай и смотрел в стену. На стене висел ковер, и Виктор вяло вспомнил что в свое время было запрещено размещать на коврах изображения животных, людей или птиц, вот так и появился абстрактный рисунок, который напоминал все на свете. Вот вроде и зверь, а вроде и птица. Вроде человек, а вроде загогулина.
— Никогда в жизни больше в лагерь не поеду. — сказал он вслух.
— Да-да. — кивнул ему Анатолий Сергеевич: — конечно. Я ж говорю — нервная работа. Ты вон, один денек тут провел и уже глаза стеклянные. А я тут… эх, да что говорить… — он машет рукой. Поворачивается к остальным.
— Девчата, кто еще чаю будет? У меня его много. И пряники берите, не стесняйтесь.
— Спасибо. Очень вкусный чай. — говорит Лиля: — а я вам потом настоящий китайский подарю, у меня есть такой, в жестяной коробке. А то говорят, что столовая закрытая, а у Витьки руки тряслись… ему, наверное, сахара в крови не хватало!
— В лагерь ни ногой. — повторил Виктор: — режьте меня, бейте меня, бросайте в терновый куст, только
— Вообще-то в сказке Братец Кролик все наоборот сделал. Он хотел чтобы его в терновый куст бросили. — сказала Синицына и поправила свои очки. Виктор молча взглянул на нее, но ничего не сказал, снова уставившись в стенку. На ковер.
— Смех смехом, но Витька подвиг совершил. — говорит Анатолий Сергеевич, наливая еще чаю в свою чашку: — откуда ему знать, что это муляж, а не настоящая граната? Я в армии служил и то не отличу… — он берет в руку зеленый, рубчатый корпус и изучает его: — дела…
— Это у меня нервное наверное. — опускает голову Алена Маслова: — я от нервов засмеялась. Я и не поняла, что случилось. Просто Виктор Борисович как заорет страшным голосом «ЛОЖИСЬ!» и как бросится пузом на землю… это я потом уже поняла, что он на гранату бросился… а это и не граната вовсе.
— В лагерь больше — ни ногой.
— Да, да, Вить. Вот, пряник будешь? На пряник. — Лиля всучивает ему в руку пряник: — ты в чай его макай, он мягким станет, вот так…
— Дура ты, Лилька. — неожиданно говорит Айгуля: — как есть дура. Человек за тебя жизни не пожалел, грудью на гранату бросился, а ты… пряник ему в чай макаешь.
— А я теперь понимаю, чего она в нашем Витьке нашла. — тихо говорит Маслова: — это ж не каждый вот так броситься. Даже не подумал.
— Подумал. — поднимает голову Виктор: — подумал я. Вы все на улице были, высыпали, куда не глянь — люди. Запал — три секунды. Ритка выдернула ему руку, кольцо на пальце осталось, граната на дорожку упала, чека предохранительная вылетела — раз. Пока я сообразил что к чему — вторая. Схватить и выбросить уже времени не хватало. Вот и… не, я в летний лагерь больше не приеду.
— Все-все. — Лиля гладит его по руке: — не поедешь ты никуда. Приедем домой я тебе компресс сделаю. Портвейна налью.
— Кстати! — Анатолий Сергеевич достает откуда-то пузатую бутылку и бережно смахивает с нее пыль: — подвиг нужно обмыть! Да и нервишки полечить… настоящий, армянский, «Арарат», пятизвездочный!
— Дайте-ка сюда! — бутылка как по волшебству оказывается у Лили в руках, она ловко сворачивает пробку и протягивает Виктору: — на вот. Выпей, полегчает.
— Да что вы как варвары из горла! Есть у меня бокалы, в самом деле… — суетиться хозяин, доставая пузатые бокалы и выставляя их на стол: — Вить, хорош из бутылки глыкать, чай не алкоголики.
— … ни ногой…
— Слушай, Вить, а говорят, что перед смертью вся жизнь перед глазами проносится, расскажи — это правда? — в глазах у Лили мелькают веселые чертики.
— Что? — его взгляд останавливается на Лиле, он задумывается.
— Нет. — говорит он после короткого раздумья: — враки это все.
— Ну вот. — расстраивается Лиля, но потом снова светлеет лицом: — может просто в этот раз не получилось? Давай еще разок попробуем?
— Чтобы еще раз попробовать нужно его еще раз на грань жизни и смерти поставить, а гранат у нас больше нет. — говорит Синицына: — можно под поезд толкнуть.