Трения
Шрифт:
Когда с операцией было покончено, мать заперлась в одной ванной, Борис – в другой.
– Вы всё? – спросила Соня из шезлонга.
– Иди к нам, – позвала меня Одиль.
Я объяснил, что жду, когда освободится ванная, чтобы немного привести себя в порядок, и начал снимать запачканную кровью тенниску.
– Послушай, это вопрос гостеприимства, – сказал я Соне. – Речь идет всего лишь о гостеприимстве.Я не прав?
– Разве я что-нибудь сказала? – отозвалась она.
Хоть мы были
– Пожалуйста, не злись. Ей все-таки наложили шесть швов.
– Всего-то?
Одиль бросила мне оливку, которую я поймал ртом.
– А что до гостеприимства, – добавил я, вставая, потому что в дверях показался Борис, – то именно оно отличает нас от диких зверей. И это все, что моей матери от нас сейчас нужно, Соня. Больше ничего.
Я пошел в ванную и принял холодный душ, который окончательно убедил меня, в том, что у Сони все же сердце не каменное и она не станет делать мне гадости, тем более что почти добилась своего – хоть нас и прервали. Но все же мы сделали огромный шаг, о котором, правда, я теперь не мог вспоминать без досады. Десять минут спустя я вышел в сад, где все собрались около бассейна.
– Твоя мама уехала, – между прочим сообщила Соня. – Она поехала домой.
– Как это поехала домой?
Борис и Одиль смотрели куда-то в сторону. Соня очень старалась держаться непринужденно.
– Что значит поехала домой?Что ты несешь?
– Ну, во всяком случае, так она сказала. Больше я ничего не знаю.
Я пристально посмотрел на нее, схватил телефон и ушел в дом.
– Ты не можешь в таком состоянии вести машину! К тому же у тебя разбит радиатор!
– Все отлично. Не волнуйся.
– В том-то все и дело, что не отлично. Она что, тебя выгнала? Скажи мне правду. Она тебя выперла?
– Послушай, какое это имеет значение? Я сказала тебе: все отлично.
– Для меня это имеет большое значение. Прости.
Я смотрел, как по другую сторону бассейна они сидели и веселились и синяя вода преспокойно поблескивала между нами. Они поставили музыку, пили и что-то рассказывали друг другу, будто ничего не случилось. Временами Соня поглядывала в мою сторону, но по-прежнему старалась держаться как ни в чем не бывало.
– Пожалуйста, останови машину. Заглуши мотор. А теперь рассказывай, что произошло. Что конкретно она тебе сказала? Ты вообще в состоянии держать
– Да ничего особенного не сказала. Не беспокойся за меня.
– Но ведь она тебя выперла, так?
– Нет, взашей она меня не выталкивала. Ты это хотел узнать?
– Погоди минутку. Запомни: мой дом все равно что твой. Ты прекрасно это знаешь. Тебе не нужно специального разрешения, чтобы приходить ко мне. Ты здесь у себя. Как ты могла позволить так с собой обойтись? Безумие какое-то. Ты что, с ума сошла?
– Да знаю я. Прекрасно знаю. Поэтому все это совершенно не важно. Не о чем говорить.
– Тогда разворачивайся и возвращайся. Если хочешь, я тебя встречу.
– Не стоит. Я уже почти дома. Сейчас Ольга подъедет. Посидим, покукуем, как старые девы. Для разнообразия. Но мне все равно приятно, что ты позвонил.
– Ты знала, что я позвоню.
– Послушай, ты ведь прекрасно понимаешь, я никуда от тебя не денусь. Так что не ссорься с ней. Забудь эту историю. Я, к примеру, все уже забыла. Чего нам с тобой бояться? А? И о чем вообще беспокоиться?
– Ну ладно. И все же я не могу не извиниться. Я хочу, чтобы ты знала: мне за нее стыдно. Говорю это совершенно искренне. Я за нас обоих прошу у тебя прощения.
Я положил телефон в карман и несколько минут стоял не двигаясь. Соня наблюдала за мной, ожидая реакции. Я повернулся спиной и пошел в глубь сада, туда, где она от нечего делать прорезала в листве окошко и где теперь открывался вид на океан. Неужели все так просто? Неужели достаточно кое-что повырвать и повыстричь, чтобы увидеть свет? Вдалеке на море устанавливали плавучие плотины, чтобы нефтяное пятно не достигло берега, но разве это что-нибудь даст? Неужели Соня полагала, что если будет действовать такими идиотскими способами – ополчиться на мою мать! ничего глупее не придумаешь! – то я стану валяться у нее в ногах и молить о прощении?
Вернувшись ко всем, я сказал Соне, что моя мать доехала благополучно и просила извиниться за неожиданное вторжение. Но Соня и сама была не промах. Она могла не моргнув глазом заявить, что девственница, или, поймай ее кто с поличным, утверждать, что она сама невинность. И все же я с удовольствием отметил, что она была несколько обескуражена и совершенно не готова увидеть меня улыбающимся: она ожидала сцены.
– Ну так что будем делать? – спросил я, ни к кому конкретно не обращаясь.
Хотелось одного – поставить между нами побольше народу. Как же далеко отодвинула она возможность оказаться со мной наедине и добиться, чего хочет!
Я предложил позвонить Джоан и узнать, что они делают, потом тут же позвонил ей и сказал, чтобы они без промедления ехали к нам.
– Мог бы спросить, хочу ли этого я, – проворчала Соня, когда Борис и Одиль пошли в бассейн.
– Я могу перезвонить и сказать, что тебе нездоровится.
– Не надо. Мне все равно.