Трепет света
Шрифт:
— Дойл, вы с Мисталем в опасности. Таранис собирается убить вас так же, как убил Шолто. Вас троих из всех мужчин он боялся сильнее всего, и он хочет лишить меня вас, а затем попытаться заявить свои права на меня.
Дойл прикоснулся к моему лицу и твердо посмотрел в глаза, словно пытался понять, говорю ли я правду или сошла с ума, или еще не до конца проснулась.
— Это был не просто кошмар, Дойл. Таранис снова был в моем сне.
Гален тихо выругался.
— Черт, мы позволили им уложить тебя в постель без трав в подушке. Прости, Мерри. Я должен был подумать об этом.
— Нам
— Откуда вы это знаете? Неужели Таранис вторгся еще в чьи-то сны?
— Нет, но Рис с Баринтусом были в пляжном домике, чтобы удостовериться, что сидхи сотрудничают с полицией, и заставили их всех позволить полицейским снять отпечатки пальцев.
— Хочешь сказать, что кто-то из сидхов в пляжном домике убил… застрелил Шолто?
— И Рис, и полиция быстро сообразили, что, исходя из угла выстрела, стреляли не со склона холма, а из окна дома.
— Многие из сидхов не хотели сотрудничать с полицией, — сказал Гален.
— Мне понятно, почему убийца не хочет сотрудничать с ней, но почему остальные отказываются?
Дойл встретил взгляд Галена, а затем сказал:
— Им казалось, что у людских властей нет влияния на них. Я отправил Риса и Баринтуса убедить их, что они ошибаются.
Было что-то странное в том, как он это сказал, в другое время я спросила бы, насколько суровы были эти методы убеждения, но, если честно, мне было все равно. Как смели они отказываться помогать в расследовании… убийства Шолто.
— Они отказались помочь, полагая, что покушение было совершенно на меня?
— Они сказали, что Шолто не был их королем, и раз его так легко убили, то либо он не был сидхом, либо заразился твоей смертностью.
Я просто уставилась на него.
— Что?
Они снова посмотрели друг на друга.
— Что означают эти взгляды? Вы упомянули почти всех, кроме Холода. Где он?
— Он у доктора, — ответил мне Дойл.
Я попыталась сесть, но Дойл придержал меня за плечо.
— Он в порядке, ну или настолько в порядке, насколько и был, когда приехал в больницу
— Что это значит? — спросила я, и страх из моего сна, прежде только затаившийся, снова всплыл на поверхность. Я боролась с паникой, зная, что, по крайней мере, частично в ней был виноват мой кошмар и Таранис, но… порой мне казалось, что я была на грани паники месяцами.
Как будто лишь разговор о нем призвал его к нам, дверь открылась, и за ней стоял Холод, высокий и невероятно красивый. Его волосы сверкали в тусклом свете комнаты, так же выглядела елка в канун Рождества, когда я была маленькой: она вся красиво мерцала, когда мой отец гасил свет, ведь Санта не придет, пока свет не погаснет. Мы праздновали Йоль и зимнее солнцестояние как религиозный праздник, но папа устраивал для меня более американский праздник, когда я была совсем маленькой, и даже хотел, чтобы я ходила в христианскую церковь со своими школьными приятелями и в храм с друзьями, которые были евреями. Мой отец хотел, чтобы я поняла свою страну, а не только наш народ. Волосы Холода напоминали об этих старых украшениях на елках и о рождественских утрах, которые я видела по телевизору, но которых никогда
Что бы он ни увидел на моем лице, это заставило его улыбнуться той светлой широкой улыбкой, что делала его лицо чуть менее идеальным и удивительным в тоже время. Гален посторонился, чтобы Холод мог взять меня за руку и склониться ко мне в поцелуе. Он слегка замешкался, выпрямляясь, словно что-то защемило или заболело в центре его тела.
— Что сказал врач? — спросил Дойл.
— Он дал какие-то антибиотики и велел не нагружать организм ближайшие три дня.
— Погоди, хочешь сказать, что собачьи царапины оказались заражены? — спросила я.
— Похоже, что так, — ответил он, сжимая мою ладонь и улыбаясь мне.
— Ты не можешь подцепить инфекцию от ранения, только от яда или злых чар. Никто из фейри не может просто заразиться.
— Тем не менее, именно поэтому я не исцеляюсь так, как должен.
— Холод, ты… Я видела, как ты исцелился от пулевого ранения быстрее, чем от этих собачьих царапин. Они были глубокими, но не настолько же.
— Доктор заверил меня, что это натуральные антибиотики, не искусственные, так что у меня не должно быть аллергической реакции на них, и поскольку прежде я их не принимал, инфекция не должна быть устойчивой к ним, как могло быть, если бы я чаще прибегал к современной медицине.
— Холод, ты хочешь сказать, что исцеляешься по-человечески медленно, как я могла бы исцеляться?
Холод не смотрел на меня. Я взглянула на Дойла и Галена у изножья кровати.
— Поговорите кто-нибудь со мной, сейчас же.
— Некоторые из новоприбывших сидхов были недовольны тем, что Холод не исцеляется так же, как до его отъезда из Фэйри, — сказал Дойл.
— Хочешь сказать до меня, — уточнила я, стиснув их руки в своих ладонях.
— Не важно, какова причина, — сказал Холод со спокойным, умиротворенным, даже счастливым лицом.
— Ты был бессмертным и не старел. Ты остался бы таким же прекрасным и удивительным на целую вечность, а любовь ко мне украла это у тебя. Как? Как, лишь став моим возлюбленным, ты утратил свое бессмертие?
Он поднял мою руку и потерся губами о костяшки пальцев. Это было замечательно, но я могла думать лишь о том, что он теперь будет стареть. Что, влюбившись в него, я убила его.
— Мы не знаем, как и почему это случилось, — сказал Дойл.
— Так значит я виновата в смерти Шолто. Он не исцелился, как ночной летун или сидх, потому что любил меня? Как это может быть?
Теперь это была не паника, а ужас.
Ночные летуны зашипели, один из них сполз на пол и приподнялся, как делают скаты. Он заговорил плоским, безгубым ртом на нижней стороне его тела, шевеля щупальцами, что были совсем как у Шолто.
— Это была серьёзная рана, наша королева, даже мы могли не пережить ее.
Остальные летуны зашипели и засвистели хором.
— Не вините себя, и если ваша смертность распространилась и на нашего короля, он все равно был счастливее, чем мы когда-либо видели.