Трепет света
Шрифт:
— Не смей больше так рисковать собой, не делай этого в одиночку. Мы все часть двора фейри, Рис, а это значит, что во всех битвах сражаемся вместе.
— Я не желаю рисковать своей жизнью, Мерри, но больше некому. Будем честными: мою потерю ты переживешь, а гибель Дойла или Холода никогда не простишь мне.
— Да, я сильнее люблю Холода и Дойла, я больше влюблена в них, но это не значит, что я не люблю тебя. Даже не думай, что я могу потерять тебя и не почувствовать боли. Как смеешь ты думать обо мне так низко, Рис? Как смеешь считать, что в моем сердце место лишь для
Он выставил руки перед собой.
— Прости, правда, но я поступил так, как считал правильным.
— Если я здесь правлю, если я будущая королева, тогда ты не смеешь принимать такие решения, не посоветовавшись со мной, ясно? — снова закричала я.
— Ясно, я понял, договорись с королевой, прежде чем подчищать окрестности.
— Ты мог погибнуть!
И я разревелась, как сумасшедшая беременная женщина. Дурацкие гормоны.
Глава 23
Я простила его, когда он заставил меня кричать по гораздо более приятной причине, и первый за многие месяцы оргазм наполнил мое тело, омыл кожу и сорвал вскрик. Я кричала его имя, пока его пальцы ласкали меня, выцарапывала свое удовольствие красными отметинами на руках и плечах Галена, потому что именно они оказались под моими ладонями, когда рука Риса подвела меня к этой восхитительной грани.
Моя бледная кожа не пылала до самой последней волны удовольствия, и только тогда ее наполнило лунное сияние, как будто наконец разошлись облака, и свет полной луны затопил все вокруг. По коже заструилась сила, и периферийным зрением я заметила отблески зеленого и золотого, понимая, что это вспыхнули от магии мои же глаза.
На мою магию откликнулась их, и кожа Риса засияла в ответ, и словно две луны, сплетенные воедино, наполнили мир таким ярким светом, что заставил бы смертных закрыть глаза из страха лишиться зрения или разума от красоты увиденного. Его единственный глаз сверкал подобно трем драгоценным камням, высеченным сапфирам нескольких оттенков синего: светло-голубого цвета, как будто само небо сияло; глубокого синего цвета, как распустившиеся в своей красоте васильки; и наконец цвета океана, где вода неглубокая и теплая, как будто солнце действительно восставало прямо из воды во всем великолепии.
Он склонился ко мне и прильнул губами цвета мягкого розового восхода к моим рубиново-сияющим. Я увидела его руку над нами, и его пальцы светились алым, как будто цвет моих губ жидким пламенем скользнул по его руке. Это была моя кровь, последствие подаренной мною новой жизни, и она сияла, как и все в нас, наполненная магией и благословением Богини.
Рис отстранился от поцелуя, и от наших с ним губ в воздухе задержались цветные всполохи, как будто видимый невооруженным глазом эффект Допплера[23]. Я уронила руки на постель, все тело ослабло, глаза трепетали от удовольствия, закатываясь назад, я видела свет своей собственной радужки за почти закрытыми веками, а когда пыталась открыть их, мир был окрашен для меня изумрудным и золотым жидким пламенем. Выражение «сиять от удовольствия» для сидхов имеет совершенно новое значение.
Кровать
Кто-то поцеловал меня, и по этому первому прикосновению я узнала Галена, потому что небо не может светиться светло-зеленым цветом весенней листвы, а именно этот цвет присоединился к моему, так что зеленый моих глаз с его зеленым, казалось, сливались и струились вместе, пока мы целовались. Свет вспыхивал там, где меня касались его руки. Я не видела этого, но чувствовала теплую пульсацию вслед за его прикосновениями, и когда он прильнул своим телом к моему, между нами разгорелось тепло, отчего на мгновенье перехватило дыхание, а затем я жадно глотнула воздух, как будто сжимала губами нечто более выдающееся и принимала глубже, чем мог быть когда-либо его поцелуй.
— Хочу почувствовать твои губы на себе, — прошептал он прямо в мои губы.
— Да… пожалуйста, — выдохнула я.
Он встал на колени возле меня. Пламя начало гаснуть, отчего он выглядел чуть менее волшебным, и чуть более похожим на себя, но когда мне было четырнадцать, мне и этого было достаточно. Мое собственное свечение тоже потускнело, так что я видела его, и зрение не затмевал свет моих же глаз. Он улыбнулся мне, и я взглянула вдоль его высокого тела. Единственная тоненькая косичка спускалась по телу вниз, завиваясь кончиком у его паха, так что сперва я коснулась его косы.
— Скучаю по тому времени, когда все твои волосы были такой длины, — проговорила я.
— Я снова отращу их для тебя.
Я улыбнулась ему.
— Хотелось бы мне когда-нибудь заняться с тобой любовью так, чтобы эти зеленные вьющиеся локоны закрыли нас завесой.
Он усмехнулся.
— Ты влюбилась в меня или в мою прическу в пору своей юности?
— В тебя, но твои волосы были прекрасны. Почему ты оставил лишь тоненькую косичку?
— Потому что указ королевы был сформулирован так, что я мог обрезать волосы, если хотя бы часть из них оставалась той же длины.
— Это был чудовищный риск, Гален. Она могла найти повод наказать тебя за то, что ты обрезал свои длинные волосы, которые ей так нравятся.
— И которые доказывают нашу принадлежность высшему двору фейри, вот почему мы на самом деле отпускали волосы, Мерри, и почему никому за пределами двора не дозволено их отращивать. Это просто очередной способ показать, что мы лучше остальных.
— Этого обычая не было, пока Неблагие не начали терять свои силы, — напомнил Рис, подходя к кровати с полотенцем в руках.
— Я думала он древнее, — сказала я, все еще пропуская между пальцев косичку Галена.
— Нет, королева издала этот указ, чтобы мы хотя бы внешне отличались от остальной части Неблагого двора.
— Вы все высокие, элегантные, роскошные сидхи, не зависимо от того, какой длины ваши волосы, — сказала я.
— Это так, но знать боялась, Мерри. Наша сила, наша магия была тем, что создало остальных фейри, тех, кто называл себя Неблагими и позволял нам править над собой. Без нее наше правление было под угрозой.