Трещины и гвозди
Шрифт:
Взмахивая рукой, пацан отступает:
– Э, пошли отсюда, она чокнутая!
Стайка маленьких шакалов капитулирует, злостно оглядываясь на Роудс, но она быстро теряет к ним интерес, оборачиваясь к мальчишке. Худощавый, нескладно сложенный, он выглядит зашуганным и абсолютно не понимающим, что вообще происходит. Темные волосы взъерошены, глаза под веером длинных ресниц распахнуты в ужасе.
– Вставай, они ушли, – совсем неласково звучит от Адри, но мальчик не реагирует. Лишь смотрит на нее пустым ошарашенным взглядом и молчит. – Эй, пацан, хватит валяться, они
Ноль реакции. Роудс злостно рычит, задаваясь вопросом, что с этим миром не так, и протягивает мальчишке руку, чтобы помочь встать. Тот лишь хватает ртом воздух, как рыба, и не шевелится. Чертыхаясь, Адрия наклоняется, чтобы подхватить незадачливого пацана за хрупкое тельце и поставить на ноги. Когда мальчишка оказывается на земле на своих двух, она встряхивает его за плечи.
Жест выходит грубоватым, но Адри лишь пытается привести его в чувства. Парнишка испуганно хлопает глазами, тяжело дыша. Роудс злится, не понимая, что происходит.
– Да что с тобой такое? Стоять можешь?
Он лишь кратко кивает в ответ.
Хоть что-то.
Кто-то окликает ее со спины, и Адрия вздрагивает, оборачиваясь. Знакомая фигура в ста метрах выныривает из тоннеля стадиона, стремительно приближаясь:
– Эй, что тут происходит?
Черт побери.
Адри выпрямляется, буравя недобрым взглядом поджарого парня в спортивной форме.
Мартин Лайл собственной, мать его, персоной. Тип из параллельного класса, который не упустит возможности задеть Роудс словом в узком школьном коридоре или отпустить пару едких комментариев на общих занятиях по физкультуре.
Это его друзья заключают споры на двадцать баксов, кого грубее Адрия отошьет. Это его друзья издеваются, посвистывая ей вслед из проезжающей рядом тачки. Мартин Лайл из глубины салона лишь небрежно усмехается, отстраненно наблюдая за происходящим. Потому что Мартин Лайл возглавляет эту поганую стаю и ищет развлечений за чужой счет. Только сейчас он один и ему вовсе не до развлечений. Он приближается в считаные секунды, сокращая расстояние между ними в ничто.
Адрия наблюдает за ним, не понимая, как реагировать.
Она отшатывается от мальчишки, отрывая ладони от его плеч. Пацан по-прежнему выглядит испуганным и тяжело дышит.
– Какого черта, Роудс? – Лайл разводит руками, оглядывая мальчишку с головы до ног. – Ты докопалась до моего брата?
Адрия чувствует себя глупо. На несколько долгих секунд дыхание перехватывает судорогой от возмущения, и она лишь удивленно открывает рот, не находя слов. Ее непонимающий взгляд блуждает от младшего Лайла к старшему, совмещая факты, как элементы пазла. Теперь сходство между ними кажется очевидным – те же густые каштановые волосы, темные брови, только куда больше силы и угрозы в теле старшего Лайла, а взгляд серо-голубых глаз пронзительный и острый. Чертовы детали не подходят друг к другу. Картинка выглядит абсурдно. Спасать от буллинга младшего брата школьного хулигана, чтобы он сам обвинил тебя в буллинге, – это бред.
Все, что Адрия может выдавить в ответ, крепко
– Пошел ты!
Но Мартин Лайл никуда не собирается, лишь сильнее хмурится.
– Что тебе от него нужно?
Заедающая в мыслях несправедливость не позволяет Адри думать, только растерянно хвататься за понятное для нее чувство – раздражение. Нервно отмахиваясь от ситуации, она чертыхается, закатывая глаза. Наспех принимая единственно возможное решение, Адрия разворачивается, чтобы оставить этих придурков разбираться со своими проблемами самим, потому что проблемы у них явно есть. Как минимум с головой.
Она уже делает шаг в сторону, но тяжелая ладонь Мартина Лайла хватает ее за плечо, разворачивая обратно и не позволяя уйти.
Зря. Очень зря. Пламя злости распаляется, ярко разгораясь в Адрии вспышкой возмущения. Огонь обжигает ее саму, застилая едким дымом взор.
Адрия отшатывается, наотмашь сбивая со своего плеча чужую ладонь. Она шипит, как горячее трескучее пламя:
– Отвали от меня, кретин!
Парень закипает, когда этот пожар опаляет его самомнение. Никто не разговаривает с Мартином Лайлом так! И тем более никто не сбегает от него, гордо отворачиваясь. Он громко рявкает:
– Мы не договорили!
Адрия лишь грубо толкает парня в плечи. Кто он такой, чтобы судить ее? Чтобы делать такие мерзкие выводы и тем более чтобы удерживать ее тут, требуя объяснений?
В ответ Лайл лишь наступает на нее. Ближе. Так, что между ними остаются считаные сантиметры. Воздух звенит от напряжения, а где-то вдали раздается школьный звонок.
Мартин продолжает, чеканя слова:
– Если ты что-то сделала, ты пожалеешь, обещаю тебе!
– Сам ты пожалеешь, урод, лучше бы следил за братом! – Она упирается ладонями в его крепкую грудь, не позволяя приблизиться, но яростное лицо мелькает прямо перед Адрией, выплевывая слова так, что они почти обжигают кожу:
– Только посмей подойти к нему еще раз, и я превращу твою жизнь в ад.
Как будто еще нет. Как будто они уже с этим не справились – люди, которым плевать на других и которые швыряют чужие чувства в топку своего эго. Их жадное, прожорливое эго требует чужого страха, покаяния. Власти. Таким людям не говорят, что они не правы. С такими людьми Роудс не разговаривает вовсе.
Адри слишком хорошо знает таких людей, чтобы вестись на подобные угрозы. Но угрозы в этой ситуации больно царапают ее за живое, врезаясь тупым непониманием в мысли, – что она сделала? Никто не будет разбираться.
Роудс сильнее упирается в гуляющие под футболкой мышцы, отталкивая Лайла. Все поводы и причины остаются за бортом бездонного раздражения, канут в омуте. Не важно, с чего они начали, важно то, кем он себя возомнил, чтобы угрожать ей. Ей больше не двенадцать, чтобы она отступала в страхе.
Адри рычит ему в лицо, не выказывая ни оттенка испуга:
– Моя жизнь уже ад, идиот!
Мартину Лайлу этот ответ не нравится. Наверное, потому что ничего больше предложить он не в силах. Но сквозь злость на лице прорывается оскал, плотоядная, злорадная ухмылка: