Трещины и гвозди
Шрифт:
– Да, и это не делало его хорошим человеком. Некоторые вещи я не простила ему до сих пор, но мне и жить с этим грузом. Знаешь, наверное, он жил со своим, – Аманда пожимает плечами, кратко выдыхая. – Раньше на ранчо не приходилось сидеть сложа руки. Его воспитывали так, что он должен приносить пользу, а если ты пользу не приносишь, жди наказания.
Адрия кратко кивает, понимая, к чему ведет Аманда. Адам Роудс, может быть, вовсе и не деспот, каким себе возомнила его Адри. Ему просто все равно.
По крайней мере, он ни разу
Официант подает заказанные десерты, и Аманда дарит ему благодарную улыбку, а затем продолжает:
– В роду Роудсов не любили проявлять излишнюю нежность. – Она обводит взглядом тарелку перед собой и восклицает: – Зато всегда любили шоколадные торты!
Адрия невольно широко улыбается, наблюдая, как Аманда безжалостно набрасывается на свой десерт. Глядя на тарелку перед собой, она ощущает радость. Чизкейк под слоем клубничного желе выглядит аппетитно.
Когда с ужином покончено, рядом с входом в ресторанчик тетя тянет из пачки сигарету, а после протягивает пачку Адрии, облокачиваясь о фонарный столб.
Адрия смущается и поджимает губы, поднимая на Аманду непонимающий взгляд. Тетя беззаботно встряхивает темными кудрями и шарит свободной рукой по карманам в поисках зажигалки.
– Брось, как будто я не знаю, что ты куришь.
На мгновение ей становится стыдно, но в голосе тети не слышится ни нотки осуждения, и Адри быстро сдается, вытягивая сигарету из пачки.
– Как будто в твоем возрасте я не курила, – Аманда улыбается, катая сигарету по линии губ. Иногда кажется, что она вообще не способна осуждать, но Адрия не спешит проверять – хоть их отношения и похожи больше на дружеские, они не лучшие друзья. Может быть, в этом и состоит успех Аманды – она никогда не старалась что-то навязать Адрии, чем бы, несомненно, вызвала протест. С четырнадцати лет Адрия оказалась в большей степени на собственном попечении, но в этом была вина не Аманды. Она едва ли должна была пускать в дом девочку, которую никогда не видела и которой пришлось поверить на слово, что Дебра Гарднер, кратко знакомая Аманде по одной-единственной встрече, ее мать.
– Я рада за тебя, – отзывается Адрия, когда тетя чиркает зажигалкой у кончика сигареты. – Рада, что тебя повысили.
Аманда расплывается в улыбке.
– Вот я и смогла тебя растрясти, а ты не хотела ехать.
Адри соглашается с тем, что вечер вышел неплохим. Давно она не чувствовала себя умиротворенно, не утыкаясь в подушку на чердаке.
– У тебя получилось, – благодарно улыбаясь Аманде, она осекается, когда чужой голос окликает ее со спины.
– Адрия!
Роудс оборачивается на голос вместе с тетей и замечает на другом конце улицы человека, который уже второй раз за несколько дней влетает в ее жизнь, не оставляя возможности скрыться. Мартин Лайл приближается, засунув руки в карманы и едва заметно ухмыляясь.
Адрия в мгновение напрягается, точно готовясь к броску,
Адри отворачивается к тете, а та заговорщицки шепчет, кивая на приближающегося парня:
– Что за красавчик?
Роудс фыркает, желая испариться с этого места как можно быстрее, но Аманда опережает ее намерение лукавой ухмылкой:
– Ну, вы поговорите, а я пока заскочу в пекарню, захвачу что-нибудь на завтра. Буду в машине.
Подмигивая племяннице, она откидывает сигарету в урну и уходит, перебегая улицу на красный.
Адрия глубоко вдыхает, не желая оборачиваться, но Мартин Лайл уже оказывается в полуметре и мимолетно улыбается:
– Думал, сбежишь.
Адри встречает его презрительным взглядом и поджимает губы, но, вспомнив про сигарету в руках, делает затяжку поглубже:
– Я тебя не боюсь, чтобы убегать.
Мартин опирается ладонью о столб и кратко усмехается:
– Бесстрашная, я помню.
Адри вспыхивает, бросая на парня уничтожающий взгляд, но он быстро осекается:
– Нет, я не за этим пришел, – Лайл медлит, подбирая слова и пытаясь наспех собрать их в предложение. – Там это… – Он опускает взгляд, и уголки его губ вздрагивают. – Брат просил передать тебе спасибо.
Роудс, готовая отразить любое нападение, на несколько долгих секунд теряется, неуверенная, что слышит это взаправду и что перед ней на самом деле тот самый Мартин Лайл, который полоскал ее на чем свет стоит два дня назад.
А он продолжает, подобрав чуть больше слов:
– Он типа в шоке был, – парень прячет руки в карманы куртки и пожимает плечами, рассматривая вывеску ресторана. – Потом мне рассказал нормально.
Адрия убирает сигарету и облизывает сухие губы, чуть хмурясь. Значит, это взаправду? Мартин Лайл собственной персоной раскаивается перед ней, потому что она была права. Потому что она защищала мальчишку, после чего напали на нее саму.
Роудс хмыкает, пытаясь найти в себе должное возмущение, но не находит ничего. Ни возмущения, ни злости, только странное, чуть дрожащее в дымовой завесе опустошение. Что это за чувство и откуда оно взялось?
Лайл пытается улыбнуться, и эта улыбка дается ему с видимым трудом.
Адри теряется, не зная, что отвечать и что делать с этим странным чувством, которое размыло все остальное. Едва заметно пожимая плечами, она отводит от Мартина взгляд:
– К черту.
Тягучая, долгая пауза нависает над ними вместе со светом уличного фонаря, и Адрия понятия не имеет, чем эти паузы заполняются. Уйдет Лайл сам? Или вот сейчас она уже может уйти, чтобы это не выглядело побегом? Что еще она должна сказать? «Ну ты и кретин»? «В следующий раз думай, прежде чем делать»? Хотя следующего раза не будет. «Мне надо идти»? Нет, абсурд. Пусть сам проваливает. Не видеть бы его еще до конца года.