Третьего не дано
Шрифт:
Между тем Калугин распределил чекистов, дал им задание, и они принялись осматривать двор. Один из них, вооружившись лопатой, копал землю поблизости от грядок. Локтев по ржавой железной лесенке полез на чердак.
Калугин пошел в комнату, где под охраной сидел Тарелкин. Пробыл он там недолго и, вернувшись, сказал Дзержинскому:
– Сидит у окна, наблюдает. Вид равнэдушный, вроде на море полный штиль, мол, мое дело петушиное - прокукарекал, а там хоть не рассветай, - Все логично, - пожал плечами Дзержинский.
– Самообладание - его щит.
Вместе с Калугиным
По скрипучим ступенькам поднялись на второй этаж.
Здесь было светлее и суше, но так же пустынно и тихо.
Из чердачной двери, весь в пыли и паутине, появился Локтев.
– Каждый сантиметр руками прощупал, - виновато, будто именно из-за него до сих пор ничего не найдено, доложил он, - и все без толку. Одни пустые бутылки.
– Бутылки, говорите?
– оживился Дзержинский.
– И много их там?
– Да с полсотни, не меньше.
– Многовато для одного хозяина, - заметил Дзержинский.
– А подвал проверяли?
– Подвала в доме нет, - огорченно ответил Локтев.
Они спустились вниз, постояли в раздумье на просторной светлой террасе с синими стенами. Дзержинский взглянул на старинное кресло, стоявшее в углу. Оно еще не успело покрыться пылью.
– А куда ведет эта дверь?
– кивнул головой Дзержинский.
– Здесь что-то вроде кладовой, - сказал Локтев.
– Вчера ребята тут все переворошили.
Дзержинский открыл дверь. Пахло гнилыми яблоками, сыростью, мылом, укропом и еще чем-то острым.
Комнатушка была маленькая, узкая, с крошечным оконцем. Как раз против него, на стене, оклеенной грязноватого цвета обоями, висела картина. Это был один нз тех левитановских пейзажей, при взгляде на который кажется, что каким-то чудом вдруг попал на свежий иескошенный луг, или на берег лесной речушки с пронзительно-чистой, темной, под цвет осенних облаков, водой, или в лесную чащу, полную птичьих вскриков, вздохов юных берез и прозрачного опьяняющего воздуха.
Дзержинский в немом восхищении застыл возле картины. То, что она висела здесь, в этой мрачной комнатушке, заваленной всевозможной рухлядью, было невероятно и противоестественно. Картина была оправлена в тяжелую, позеленевшую от сырости багетовую раму, повешена низко и кособоко.
– И здесь смотрели, - сказал Локтев таким тоном, точно Дзержинский уже высказал свое сомнение в ошибочности их действий.
– А картину снимали?
– Нет...
– Ну что же, - сказал Дзержинский, - не мешало бы и проверить. Но это потом. Пока что продолжайте искать во дворе. И Тарелкина выведите туда же, пусть подышит воздухом.
Оставшись один, Дзержинский долго еще любовался пейзажем Левитана. Ему казалось: поставь эту картину в лесу или на берегу реки - и, хотя вокруг будет живая природа, от картины не оторвешь взгляда: Левитан вдохнул в нее свою душу.
Тарелкин в это время сидел на крыльце. Солнечные лучи затеяли было веселую игру со стеклами его очков, но он отвернулся и стал глядеть себе под ноги. Его не радовало ни утро, ни солнце, ни скворцы
"Кто же предал?
– спрашивал он себя, поочередно подозревая то Агнессу, то тех офицеров, которые находили на этой даче временное прибежище. Они появлялись здесь глухими ночами и исчезали под покровом темноты.
– Кто же предал? Кто?"
Тарелкин не смотрел на чекистов, продолжавших обыск, и все же чутьем догадывался, что они делают.
Вот пошли в сарай, вот копают в саду, протыкая рыхлую землю длинным железным щупом, вот осматривают диван, на котором он спал...
"Кажется, влип, - мрачно размышлял Тарелкин.
– Дзержинский из-за пустяков на обыск не поедет... Значит, нащупали. Теперь одна надежда - не нашли бы оружие! Тогда выкрутиться проще. Если, конечно, не все нити у них в руках... Оружие-то, дорогой товарищ Дзержинский, предназначено для отряда ВЧК, там пополненьице ожидается, - злорадно усмехнулся Тарелкин. Попов - командир с головой: по одежке - чекист, а душа - у Маруси Спиридоновой... Этого-то вам не узнать, товарищ председатель ВЧК, не старайтесь.
А я что?! Пока оружие не нашлн, я - дачник... А если Кривцов продал тебя с потрохами?
– вдруг осенила его догадка, и Тарелкин с ненавистью подумал о Кривцове - мрачном, с раскосыми, как у азиата, глазами. Кривцов служил у Попова и был его доверенным лицом по закупке оружия.
– Впрочем, отчаиваться рано, не дрейфь, Тарелкин!.."
Он очнулся от своих дум лишь тогда, когда конвоир приказал ему встать и зайти в дом. Его привели на террасу. Прямо против него стоял Дзержинский.
– Итак, - сказал Дзержинский мягко, - к вашему счастью, обыск ничего не дал. Это побуждает думать о вас лучше, чем прежде. Но, сами понимаете, чтобы окончательно покорить тому, в чем вы пас так горячо убеждали, нужно тщательное расследование. Ордер на арест пока остается в силе, и вам придется поехать с нами на Лубянку.
Тарелкин все так же равнодушно смотрел перед собой, по по мгновенно блеснувшим очкам, по едва дрогнувшим рыжеватым ресницам Дзержинский понял, что он взволнован и что это волнение таит в себе радость.
– Воля ваша, - безразлично промолвил Тарелкин.
– Правда - привилегия сильного.
– Ирония?
– нахмурился Дзоржипский.
– Но вряд ли она поможет нам узнать истину.
– Я не боюсь запугиваний, - раздраженно сказал Тарелкин.
– Это любимый рычаг Чека. Людям остается лишь открывать рты и ждать, когда их подсекут, как рыб.
– Можно подумать, что вы уже не раз бывали в Чека, - усмехнулся Дзержинский.
– Но поговорить мы еще успеем. К сожалению, у меня сейчас нет времени.
Прошу вас поторопиться. Гарантировать вам освобождение сегодня же я пока что не могу. Поэтому позаботьтесь о том, чтобы дача ваша была в сохранности.
Тарелкин не заставил себя долго просить. С видимой неохотой он взял протянутую ему Локтевым связку ключей и, сопровождаемый им, пошел запирать двери.
Дзержинский ожидал возвращения Тарелкина во дворе.