Третьего не дано
Шрифт:
– Справа - папка, содержащая в себе личное дело, - Илюша пропустил мимо ушей реплику Калугина, - Юнны Вениаминовны Ружич, принятой на работу во Всероссийскую чрезвычайную комиссию по борьбе с контрреволюцией. И если вы не сочтете за труд сличить почерк, которым учинена дарственная надпись на книге "Овод", с почерком, которым написано заявление Юнны Ружич о ее желании добровольно пойти на работу во Всероссийскую...
– И когда ты будешь говорить коротко?
– вскипел Калугин.
– Мне твою антимонию выслушивать некогда.
Сказал "ВЧК" -
– Не могу я так просто: "ВЧК"!
– возразил Илюша.
– Мне всегда кажется, что, сокращая такие священные революционные названия, я невольно принижаю, понимаете, принижаю чекистов!
– Ну-ну, - смягчился Калугин.
– Гляди-ка, каким галсом пошел, дьяволенок. Ну-ну..,
– Так вот, товарищ Калугин, если вы сличите, то увидите, что здесь нет двух почерков, а есть лишь один.
– Следовательно...
– Следовательно, - подхватил Илюша, - все это писало одно и то же лицо, а именно - Юнна Вениаминовна Ружич. И значит, когда товарищ Дзержинский говорил вам, что уже где-то видел такой почерк, то он ни на йоту не ошибался!
– Ни на йоту?
– переспросил Калугин, напирая на незнакомое слово. С досадой хлопнул ладонью по столу: - Действительно, сходится. Значит...
– Значит, - сияя все той же улыбкой, снова подхватил Илюша, - что здесь мы имеем дело с двумя возможными вариантами. Или книга, подаренная Юнной Ружич некоему лицу, случайно попала к Громову, или Громов вовсе и не Громов...
Калугин подошел к Илюше, шутливо схватил его двумя пальцами за вздернутый, веселый нос и легонько прищомил его.
– И есть еще третий вариант, - сказал Калугин, заставляя Илюшу приподняться на цыпочках.
– Пошевели мозгами и - по местам стоять, с якоря сниматься!
– Есть!
– обрадованно воскликнул Илюша, польщенный.
– Все?
– Телефон звонил как ошалелый, - восхищенно ответил Илюша, не скрывая, что испытывает чувство радости оттого, что ему пришлось то и дело снимать трубку и, таким образом, замещать Калугина.
– Из Реввоенсовета звонили, пз городской милиции, с Казанского вокзала... Да вот я тут всех до единого записал, кто звонил.
Калугин бегло пробежал список, подчеркнув тех, кто ему был особенно нужен, и пододвинул к себе стопку дел. Но Илюша пе уходил и, загадочно улыбаясь, смотрел на него.
– Чего тебе?
– удивился Калугин, не поднимая глаз.
– Принес вам второй том сочинений Мицкевича, товарищ Калугип! радостно отрапортовал Илюша.
– Ты даешь, хлопец!
– поморщился Калугин.
– Я еще в первом томе до семнадцатой страницы пока дошел. А ты пе улыбайся!
– вдруг рассердился он, приняв обычную Илюшину улыбку за попытку посмеяться над ним.
– Я читаю не так, как ты, - по морям, по волнам - нынче здесь, завтра там!
Калугин раскрыл папку и углубился в дело, но вдруг, вспомнив утренний разговор с Дзержинским, сказал:
– Ты вот что. Принеси
Перечитать надо.
– Первый том? Или сразу все четыре?
– обрадовался Илюша.
– Что?
– оторопел Калугин, скрывая смущение.
– Чего спрашиваешь? Ясное дело - сразу все четыре. Даю добро!
– Будет вам завтра к восьми ноль-ноль сам Лев Толстой!
– заверил Илюша.
Он отошел к своему столику в углу. Но долго усидеть там не мог.
– Товарищ Калугин!
– Работай, хватит трепаться!
– оборвал его тот.
– А я, товарищ Калугин, знаете, с кем сегодня в столовке рядом сидел?
– Кончай, Илюха.
– Так вы послушайте только, товарищ Калугин. Сижу это я за столом. Кто-то рядышком садится. Я сперва на этого человека и не взглянул, вижу, что он тоже суп ест.
А как взглянул, аж подскочил - Председатель Всероссийской чрезвычайной комиссии Феликс Эдмундович Дзержинский! Не верите?
– Чего же не верю? Сам с ним сколько раз в этой столовке обедал.
– Правда?
– воскликнул Илюша, сокрушаясь, что не только он обедал с Дзержинским и что Калугина ничем не удивишь.
– Но это еще не все! Вы знаете, что сказал мне товарищ Дзержинский?
– Что же он тебе сказал?
– Когда мы пообедали, товарищ Дзержинский спросил: "Как дела, товарищ Фурман?" - Илюша опустил слово "юноша" (именно так обратился к нему Дзержинский), так как больше всего на свете мучился из-за того, что его считают молодым.
– Я ответил: "Отлично, товарищ Председатель Чрезвычайной комиссии". А товарищ Дзержинский сказал: "А знаете что, товарищ Фурман, не отпустить ли вам для солидности усы?"
– А ты что?
– Я ответил: "Есть, отпустить усы, товарищ Дзержинский!" А он снова улыбнулся: "Желаю успеха, товарищ комиссар!" Вот как!
Илюша умолчал о том, что Дзержинский поинтересовался, сколько ему лет, и сказал: "Вы же еще совсем мальчик!" И хотя эти слова он произнес доброжелательно и даже ласково, Илюша застеснялся и готов был провалиться сквозь землю.
– Здорово, - пробасил Калугин.
– А как же теперь насчет усов?
– Отращу!
– убежденно заверил его Илюша.
– "Отращу", - передразнил Калугин.
– Да ты знаешь, сколько времени тебе их надо отращивать? Месяца три, не меньше.
– Да нет же!
– радостно возразил Илюша.
– Если я только захочу, они у меня мигом вырастут. Вот увидите, товарищ Калугин!
13
Дорогу пересекал ручей, оживший после дождя. Хилый мостик из бревен был разрушен.
– Дальше не проедем, - виновато сказал шофер.
– Ну что же, - отозвался Дзержинский, - пойдем пешком.
Дзержинский вышел из машины. Вокруг было сыро, мрачно и безлюдно. В крохотных лужицах тихим огнем горели звезды. Ветер утих, и капли утомленно срывались с веток. Где-то поблизости самозабвенно щелкал соловей.