Третий берег Стикса (трилогия)
Шрифт:
— А с водой, значит, так получается, — устраиваясь у постели мальчика на коленях по примеру напарника, разглагольствовал Матвей. — Такое ей, воде, применение…
Надо было помочь изовравшемуся знахарю, и Волков шепнул, подойдя ближе: «Скажи, чтоб вскипятила».
— Вскипяти её, женщина! — уверенно порекомендовал знахарь и спросил в сторону, потихоньку: «А дальше-то что?» Лизавета потащила воду к печке, и принялась шумно возиться: вздувать огонь, греметь заслонкой, водой плескать — в общем, хозяйничать. Можно было
— Питья ему тёплого, чай с малиной…
— Откуда у неё чаю взяться? Она ж не староста, — возразил Матвей.
— Ну что-то же они пьют? Настои какие-нибудь.
— Эй, женщина! — позвал сатир.
— Чего тебе, батюшка? — пропела, являясь пред очи, раскрасневшаяся от хлопот хозяйка. В руке сжимала орудие устрашающего вида с двумя круглыми рогами.
— Из травок что есть у тебя?
— Известно что. Мята имеется, сушёный шиповник, цвет липовый намедни собранный, — стала перечислять Лизавета, глядя в потолок.
— Ну, чего?.. — шепнул Матвей и, чтобы поддержать реноме красивым жестом возложил руку на лоб больного.
«Чего-чего… — огорчился Волков. — А мне откуда знать? Что-то такое читал о липовом чае. Авось, вреда не будет»,
— Липы пусть заварит.
— Запарь липы! — приказал Матвей тоном не терпящим возражений. Убрал руку со лба больного и выругался вполголоса: «Чтоб тебя, он весь мокрый», — и стал вытирать ладонь о полу своего балахона, брезгливо морщась, потом поднялся с колен и отряхнул штаны.
— Запарить? — переспросила Лизавета. — Это я сейчас.
И она отправилась липу запаривать. Волков только рукой махнул — запарить, так запарить.
— Матушка! — позвали жалобно из-под одеял. Рядом с печью что-то упало, покатилось, Лизавета бросилась на зов фурией, оттолкнув уважаемого знахаря: «Что, Яшенька?»
— Жарко-то как, — пожаловался мальчуган и выпростал из-под одеяла руку.
— Оклемался, родимый! Вот чудо-то!
— Пить хочется, — попросил Яков.
Лизавета повернулась к знахарю: «Можно ли?»
— Нельзя, — запретил на всякий случай Матвей.
— Идиот, — зашипел, наклонившись к нему, Саша. — Пить нужно много. Для того же и липа.
— Нельзя ему в питье отказывать, — помотал головой сатир. — Для того же и липа запарена. Пить ему нужно много, женщина.
— Ох, чудодей ты, батюшка, — всплеснула руками счастливая мать. — Ох светлый человек! Как же мне благодарить тебя, праведный?
— Ну-у-у, — стал прикидывать стоимость услуги Матвей, крутя за спиной пальцами. Волков понял: сейчас назовёт непомерную цену. Исподтишка, чтобы не заметила терпеливо ожидавшая ответа мать, взял сатира за шиворот и потянул вверх.
— Эк-х, — сказал Джокер, пытаясь сохранить на лице улыбку.
— Попробуй только взять с неё деньги, — проговорил Саша сквозь зубы.
— Ничего мне не надобно, — просипел
— Ох, блаженный! — прокудахтала Лизавета и снова повернулась к сыну.
Саша выпустил ворот, но наградил всё-таки почтенного лекаря орденом подзатыльника.
— Э! Не сказал же я ничего лишнего! — обиделся Джокер.
— Не сказал, так собирался.
— Даже Кий не казнит за намерения, — резонно возразил Матвей, хватаясь за ручку драгоценного чемодана.
Вечерело, когда они, распрощавшись с хозяйкой, вышли из дома.
Свежо, солнце спряталось. Запах вишни и ещё какой-то незнакомый, сильный, но не сказать чтобы неприятный. Куст у перелаза, похожий на шарик, весь в цветах, так в вечерней дымке и светится. Собачий ленивый брёх, говорок дальний, в тишине слышно здорово. Смех поодаль.
Два человека вывернули в переулок, щуплый и за ним дородный. Саша глянул на Матвея, — того не занимали случайные встречные, шёл, посвистывал. Очень хорошо, что не нужно было поддерживать с ним разговор.
— Так что ж Гончар? Как нам быть с тобой? — спросил дородный голосом старосты.
— Да нету денег у меня, всё ж отдал тебе, ироду, — с досадой отозвался щуплый, в измазанных глиной штанах селянин.
«Гончар-второй, что у выгона», — узнал Саша и замедлил шаг. Стало интересно, о чём они.
— Пётр, Пётр, что ж ты делаешь?.. — наседал староста, отставший от Гончара на шаг, и хватал того за плечо: — С данью вздумал шутки шутить?
— Какие шутки?! — заорал Пётр, останавливаясь. — Дань твою в душу! И без того всё поперёк сегодня! Ванька с дому сбёг, Яшка тронулся, скотина у меня не доена, понимаешь ты?! И жена…
— Му-у-уиу! — протяжно заревел давешний неизвестный зверь.
— Вона! Слышишь, как надрывается? — мелодраматически потрясая рукой возопил Гончар.
— Ты мне зубы не заговаривай! — сорвался на фальцет Анастасий, оглянулся, будто бы в поисках продержки, увидал Матвея с Волковым и возрадовался:
— Вот спроси хотя бы у знахаря! — и, откашлявшись, спросил значительно у подошедшего ближе Джокера: — А скажи нам, уважаемый, должен ли селянин дань платить купальскую, как указано?
— Ерунду спрашиваешь, Анастасий, — отозвался Матвей. — Должен ли он, если он должен?
— Вот! — потряс крючковатым пальцем староста. — Есть в человеке понятие, а он, между прочим, знахарь!
— Знахарь-знахарь, — пыхтел, не сдаваясь Пётр, — а не пошёл бы он…
— Петя?! — выкрикнула от самой двери дома Лизавета. Тон вопроса не предвещал ничего хорошего. — Ты с кем там, кобель старый, лясы точишь?! Я тут на части без тебя разрываюсь, а ты…
— Говорил же, — пробормотал озираясь затравленно Пётр, — что жена у меня и скотина не доена.
— Му-у-иу! — подтвердил диковинный зверь.