Третий берег Стикса (трилогия)

Георгиев Борис

Но выяснить соображения заболтавшегося кузнеца о подготовке смены не получилось. Визгнула, открываясь, вделанная в ворота мастерской дверца, в освещённом прямоугольнике — силуэт. Низкорослый, худой кто-то на пороге остановился, осматриваясь.

— Иван Петрович! — встретил его радостным восклицанием мастер. — Где ты шлялся так долго? Заходи, работа есть.

— Здравствуйте, — пискляво поздоровался Иван Петрович и закрыл за собой дверь. «Мальчишка, лет десять-двенадцать, — определил Волков. — Глаза раскосые».

— Мать не пускала, сказывала — нечего, — ответил, нахмурившись мальчик. — Что за работа? Опять пустяк какой-нибудь?

Произнёс

он это так, что Волков ещё раз оглядел его пристально: тщедушный, шея тонкая, волосы прямые, тёмные, — с Осипом ничего общего, но вёл себя и слова выговаривал точь-в-точь как кузнец. «Нет, не сын он ему. И отчество — Петрович, а не Осипович. Разве что приёмный, и то вряд ли, скорее подмастерье или просто так, из любопытства в кузнице трётся. Почему же тогда?..»

— Почему же мать не пускала в кузницу? — поинтересовался Волков. Мальчуган шмыгнул носом, смолчал, искоса только глянул, копаясь в ящике с инструментами.

— А потому не пускала, — ответил за него Осип, — шо кузнец для них если и не хуже Неназываемого, то уж точно не намного лучше. Ваня, опусти-ка подъёмник.

Проследив за тем, как подручный тянется, став на цыпочки, к пульту управления гидравлическим чудовищем, Осип снова повернулся к Волкову и проговорил с горечью:

— Не любят они нас за нечестивые наши занятия, боятся, считают, шо с Неназываемым знаемся. Сам скоро увидишь. Одёжку твою разглядят, посмотришь тогда, как с тобой обходиться станут.

Сказал, махнул рукой и принялся откручивать колесо, складывая болты в карман фартука. Дёргал гаечным ключом, приговаривал:

— Опасаются. Но терпят. Кто ж ещё… Лошадей ковать. Плуги, бороны. Терпят. Но детям заказывают. К кузнецу не ходи! Смотри! Ходить будешь, кузнецом сделает. Оскоромишься — не пущу домой. Да, Иван Петрович? Шутильник дай, не сорву никак, прикипело. Детей малых нами пугают: кушай дитятко, кушай малое, кто кашку не ест, молочка не пьёт, того, дитятко, заберёт кузнец. И утащит его в свою кузницу. И, понимаешь, обидно-то как! Сидишь иной раз вечером, бобыль-бобылём, смотришь на огоньки деревенские, слушаешь дальние песни…

— Так женился бы, — участливо посоветовал Волков.

— Женился!? — злобно выдохнул Осип, снимая колесо. Откатил, положил плашмя, после исподлобья глянул волком на Волкова, но сдержался, и добавил с деланным равнодушием:

— А жениться нам не велит закон. Согласно указу княжьему, жениться, семьёй жить и иметь детей нечестивому не положено, а придёт пора искать сменщика — из деревни взять. Выбрать лучшего.

— Машка тебе передать велела, — вклинился в разговор Иван Петрович и добавил, потупившись: — Я забыл совсем.

— Шо передать? — встревожился Осип.

— Да вот, чепуху эту, — буркнул мальчуган, полез в карман холщовых своих мешком висевших штанов и протянул на грязной ладони зверушку терракотового цвета.

«Из обожжённой глины», — отметил про себя Волков, вытягивая шею, чтоб заглянуть через плечо Осипа.

— Чепуха, — проговорил с улыбкой кузнец, рассматривая Марьин дар, и добавил, задумчиво:

— Машка… Мария, понимаешь, Петровна подарок шлёт Осипу недостойному.

Потом встрепенулся, спрятал глиняную игрушку в нагрудный карман, и скомандовал подручному:

— А ну, Ванька, шевелись бодрей. Как закончим, — пойдём, пообедаем.

* * *

Внешний вид Решетилова дома не обещал особых удобств. Поднимаясь следом за хозяином на высокое крыльцо и ведя пальцем по шершавому,

потемневшему от времени брусу перил, Волков пытался представить, что увидит внутри: печь белёную? Скоблёные доски пола и тесовые широкие лавки? Ничего этого не оказалось в двусветном зале, куда капитана ввели из полутёмных сеней. На полу какое-то полимерное покрытие, стены — да, досками обшиты, но вместо маятниковых часов с кукушкой — электронные, большие, с зелёными цифрами. В ванной комнате, куда Осип отправил первым делом Ивана Петровича, всё в плитах мраморных, и не умывальник с баком, а обычные краны, из-под коих, — вы подумайте! — горячая вода потоком в молочную раковину. Дожидаясь хозяина, Саша прошёлся по гостиной, отмечая находки: печь электрическая с духовым шкафом. Какой-то пульт в стену вделан, возможно для управления кондиционированием. Но пустовато. Из мебели — стол обеденный со стульями да пара кресел у окна по обе стороны от низкого столика непонятного назначения. Можно, конечно, предположить, что, сидя за ним, хозяин читает, но ни книг, ни журналов в комнате не видно.

Иван Петрович шумно сопел и ёрзал на стуле, проявляя вполне понятное нетерпение, но хозяин из ванной не показывался долго, там шумела вода. Наконец, Осип появился в комнате, довольный, распаренный, в домашнем облачении (просторной полосатой пижаме), покрутил носом, довольно фыркнул и направился к окну, потирая покрасневшие руки.

— Сейчас, Ваня, — проговорил мимоходом, распахивая окно, — сейчас мы с тобой с ледничка. И гостя попотчуем. Сейчас. Лучка вот я накрошу…

Лёгкие занавески тронуло ветром, растение, украшавшее собой подоконник, шевельнуло листьями. Развалившегося на стуле Волкова едва заметно сквозняком обдуло, настоянным на неведомых травах, и он почувствовал — действительно пришло время обеденное. Угоститься чем-то там с ледничка не будет лишним, и даже очень.

— Хорошо ты устроился, — сказал он Осипу. — Печь электрическая, отопление…

— Ага, — подтвердил тот с нескрываемым удовольствием. Нож живо стучал по небольшой доске; меленько шинкуя зелёный лук.

Решетилов хвастал:

— Лаптем щи не хлебаю, не то, шо некоторые. И старатели, кто бы ни наведался, знают, — я никогда не жадничаю, если речь заходит о технике. Волокут мне всё, шо отыщется.

— Старатели? Кто это?

— Изгои большей частью. По развалинам шастают, всё, шо не прибрали к рукам княжьи собиратели, тащат. Продают потом кому нужно. То есть, тем продают, кто не чурается, и у кого деньги водятся. Думаешь, откуда бы взялось это всё у Решетилова? В нашей местности водородные аккумуляторы не водились и раньше, теперь и подавно не водятся. Кузнец, шо пёс цепной, ездить ему не положено, да и некогда, если подумать. А так — удобно: всё тебе привезут… От так. Лучок покрошили, теперь мы его, того. Шо там я говорил?

Осип оставил дощечку, сходил к серой двери в стене, открыл, — оттуда клубы пара вынесло, — залез, вытащил преогромную кастрюлю, объявил: «От так, ребята. Свекольничек!» — и захлопнул плечом тяжёлую дверь рефрижератора.

Ледяной свекольник со сметаной, хлеб ржаной, потом картошечка молодая, горячая с маслицем, редиска… — «Чего лучше? Почему Матвей говорил, пища у Решетилова хуже некуда?» — думал Саша, с наслаждением хлебая кисловато-сладкую, с луковыми зелёными колечками, невероятно вкусную и по жаре приятную жижу со свекольными стружками. Только когда придвинул тарелку с золотистыми, облитыми янтарным маслом клубнями картофеля, нашёл в себе силы спросить: