Третий мир
Шрифт:
– Больше - никогда в жизни! Теперь я буду очень бережно к ней относиться. Жить долго и счастливо, и умереть, окруженная детьми и внуками...
– Молодец, - доктор подошел ближе, и принялся проверять приборы... Я смотрела на стоящих поодаль родителей и видела смесь удивления, радости и обожания на их лицах.
"Я вернулась к вам", - мысленно произнесла я. Правда, глубоко внутри царапалось странное тревожное чувство. Словно у меня была еще какая-то цель. И она совершенно не связана с родителями.
***
Как оказалось, я реально была редкостной идиоткой до "смерти". Вот какая умная девушка могла оклеить свою
– Какой ужас!
– Воскликнула я, замерев на пороге, - как я здесь жила?
– Но ты же сама выбирала обстановку, доченька, - мама нежно дотронулась до моей руки, - мы все делали, как ты говорила.
Конечно... Я вспомнила, как безумно мне нравились эти котята, цветочки и полуобнаженный Джастин Бибер в нижнем белье над кроватью... И зеркало, инкрустированное стразами, и дорогущие пуфики в виде сердечек, и вышитое поцелуйчиками атласное покрывало...
– Нужно будет переклеить, - буркнула я смущенно...
– Конечно-конечно, - подобострастно закивала мама, - завтра же позвоним бригаде, которая год назад у нас делала ремонт. Они приедут и все сделают. А пока ты можешь пожить в нашей спальне, мы с папой переберемся сюда.
Я недоуменно уставилась на родительницу. Я что, была домашним тираном?
– Это совершенно лишнее, - произнесла мягко, - тем более, что я хочу сама их ободрать...
Я никогда ни в чем не нуждалась. Долгожданный обожаемый ребенок у состоятельных родителей. Мама всю жизнь занималась искусством. Была директором художественной галереи, консультировала коллекционеров и проводила аукционы. Папа полковник в отставке. Сейчас работает консультантом в охранном агентстве. Живем мы в элитном охраняемом доме на Фрунзенской набережной. Избалованность и инфантильность. Этими двумя определениями можно охарактеризовать мой прошлый характер. Частная школа, университет, "Мини" на совершеннолетие... Кстати, знаете почему я не покончила жизнь самоубийством, разбившись на авто? Не знала, как буду выглядеть в гробу... А вдруг мое личико прекратиться в месиво? Олег придет на похороны и увидит меня уродливую.... Поэтому и купила таблетки.... Ну чем не дура?!
После больницы родители носились со мной как с фарфоровой вазой династии Мин.
"Деточка, хочешь клубнички?", "Посмотри, какое колечко мы тебе купили", "На каникулах куда поедем? Слетаем в Таиланд или опять в Париж? Тебе там в прошлом году очень понравилось". Я мило смущенно улыбалась, а самой хотелось поскорее свались в универ и хоть ненадолго избавиться от постоянной опеки и чрезмерной заботы. Официально я заболела воспалением легких, мама взяла на месяц больничный, но я собиралась вскоре сократить свой утомительный "отдых".
– Машенька, можно с тобой поговорить?
– Донесся из коридора мамин голос и робкий стук в дверь.
– Заходи!
– крикнула я, подождала немного и сама распахнула дверь, - ма, я же тебе говорила, что можешь заходить, когда угодно, - произнесла я недовольно, - ничем предосудительным я не занимаюсь.
– Но ты всегда раньше злилась и ругалась, когда я входила сразу после стука, - ответила мама, семеня за мной маленькими шажками.
– То было раньше...
– буркнула я.
– Машенька, - улыбнулась смущенно она, торжественно останавливаясь посреди комнаты, - мы с папой хотели с тобой поговорить на счет университета.
– А что с ним не так?
– поинтересовалась
– У тебя еще две недели больничного, - мама села напротив, - а потом... Тебе, наверное, будет тяжело там учиться... твой Олег ...
– мама запнулась и потеребила кончик халата, - сплетни... Мы можем перевести тебя на другой факультет или даже, если хочешь, в любой другой ВУЗ. Я разговаривала с ректором. Он сказал, что пойдет навстречу.
– Ну, уж нет, - хитро улыбнулась я и неопределенно махнула рукой, - еще чего не хватало. Мне нравиться моя специальность. А сплетни?
– я фыркнула, - плевать. Пусть только попробуют что-то сказать. Пожалеют.
Мама удивленно смотрела мне в лицо.
– Ты так изменилась после больницы, - тихо произнесла она, - словно стала совершенно другим человеком.
– Вот так влияет клиническая смерть на неокрепшую девичью душу, - попыталась отшутиться я, а после серьезно добавила, - я действительно стала другой. Надеюсь, гораздо лучше, чем была.
Мама ушла. Я села на стул и обвела взглядом преобразившуюся комнату. Обои я содрала еще два дня назад. Это было сделать легче-легкого. Теперь стены были грязновато-белого цвета, но в целом смотрелось неплохо. Пуфики убрались в кладовую, Джастин улетел в мусоропровод. Вычурный туалетный столик с зеркалом слишком дорого стоил, чтобы расстаться с ним. Поэтому я просто очистила его от приклеенных на раму открыток, сердечек, постеров, медальонов и моих фотографий. С особенным чувством порвала и выбросила любимейшую фотку с Олегом, где мы целуемся на балконе.
Вчера, разбирая шкафчики, я нашла свой дневник. Помню, как его писала, но почему-то не помню тех чувств, которые при этом испытывала.
"Он посмотрел на меня! Боже! Я умру от счастья! Всю лекцию я не могла ни о чем другом думать..." - Я саркастически хмыкнула. Странно, как я могла учиться? Писать конспект? Запоминать материал? Если не могла ни о чем думать?
"Он подарил мне Валентинку! Таинственно подбросил в сумочку. Какой он романтичный! Самый красивый и богатый парень на потоке. Я готова на что угодно, только бы он был моим" - ну-ну...
Сердечки, пронзенные стрелой, поцелуйчики на полях, засушенные бутоны роз, между страницами...
"Любимый Олежечка, Олежка, Олегушка, Олюся..." - меня сейчас стошнит.
Я хлопком закрыла дневник и уставилась в свое отражение... Черт. Татуировка! Я и забыла. На предплечье красовалось красное сердце с надписью в центре: "Олег и Маша. Любовь на века".
"Нужно будет свести", - мысленно сделала отметку.
Я не боялась встречи с одногруппниками. С Олегом, с Вероникой. Все перегорело и остыло. Ну, разлюбил, ну бросил... Ну и что? Бывает...
Вечером, на сайте кафедры, я скачала материал, который пропустила, и села за учебу. Не хотелось выглядеть безмозглой дурочкой, даже с учетом того, что "болела". Прослушала аудио записи лекций, почитала практическую работу, выбрала наименее украшенные стразами, бисером и пайетками джинсы, однотонный кашемировый джемпер и в понедельник с уверенностью (хотелось бы думать) вступила под своды альма-матер.
Конечно, он всем рассказал. Как только я зашла в аудиторию, двадцать пар глаз уставились на меня, и в каждом взгляде я прочитала знание и насмешку. Плевать. Я небрежно кивнула всем и никому определенно, села за первую парту и забросила рюкзак на пустующий рядом стул.