Третий рейх изнутри. Воспоминания рейхсминистра военной промышленности. 1930–1945
Шрифт:
События под Сталинградом потрясли нас. Это была трагедия не только солдат 6-й армии. Проблема была гораздо глубже: как при гитлеровском порядке могла случиться катастрофа? До тех пор на каждое отступление обязательно приходился какой-нибудь успех. Новый триумф сглаживал все провалы или по крайней мере заставлял забыть о них. Теперь же впервые мы испытали горечь ничем не возместимого поражения.
В одной из наших бесед в начале 1943 года Геббельс подчеркнул, что в начале войны мы одерживали великие военные победы, ограничиваясь полумерами внутри рейха: «Постепенно мы привыкли к мысли, что будем и дальше побеждать, не прилагая особых усилий. С другой стороны, можно считать удачей для британцев тот факт, что им пришлось бежать с континента в начале войны. Катастрофа Дюнкерка заставила их осознать необходимость сокращения производства товаров народного потребления. Сталинград стал нашим Дюнкерком! Невозможно выиграть войну, лишь поддерживая в обществе уверенность в победе».
Геббельс ссылался на донесения своих информаторов о растущем
Для увеличения выпуска вооружения, к которому призывал Гитлер, также требовались значительные жертвы со стороны общества. Приходилось учитывать и то, что для компенсации колоссальных потерь на Восточном фронте предстояло мобилизовать на военную службу восемьсот тысяч относительно молодых квалифицированных рабочих [147] . Каждое сокращение трудовых ресурсов Германии усугубляло трудности промышленности.
147
8 января 1943 г. Гитлер отдал приказ о мобилизации. Через три недели он призвал резко увеличить производство танков.
С другой стороны, авианалеты показали, что даже в серьезно пострадавших городах продолжается нормальная жизнь. Например, исправно собирались налоги даже после того, как бомбы разрушили некоторые здания министерства финансов и много документов было уничтожено.
Исходя из своего принципа личной ответственности в промышленности, я сформулировал программу, в которой предусматривалось большее доверие к населению, что позволяло сократить штаты контролирующих и управленческих органов и высвободить около трех миллионов человек. Мы предложили возложить на налогоплательщиков ответственность за достоверное заполнение деклараций, переоценку облагаемого налогом дохода и налоговые отчисления. В пользу этого предложения мы с Геббельсом приводили следующий довод: если ежемесячно на войну тратятся миллиарды, то какое значение имеют несколько сотен миллионов, потерянных правительством из-за нечестности отдельных индивидуумов?
Но значительно больший переполох вызвало мое требование увеличить рабочий день всех правительственных чиновников до продолжительности рабочей смены в военной промышленности. Одна эта мера, как показали самые простые арифметические расчеты, высвободила бы для наших нужд около двухсот тысяч чиновников. Более того, я предлагал еще один источник рабочей силы: резко понизить уровень жизни высшего класса. На совещании в управлении централизованного планирования я не пытался смягчить эффект, произведенный моими радикальными планами: «Предложенные мной меры означают, что на период войны, если она продлится еще длительное время, мы должны, грубо говоря, пролетаризироваться!» [148] Сегодня я рад тому, что мой план не был одобрен. Если бы осуществили мои предложения, то в первые тяжелейшие послевоенные месяцы Германия оказалась бы еще более экономически ослабленной и дезорганизованной. Однако я также уверен в том, что, например, Англия, оказавшись в подобном положении, без колебаний пошла бы на непопулярные меры.
148
Совещание в управлении централизованного планирования 26 января 1943 г. Повестка дня включала «перевод одного миллиона немцев на военные заводы». К моим доводам не прислушались. Количество людей, занятых в народном хозяйстве:
Сокращение на 400 000, возможно, объясняется уходом пожилых людей на пенсию и призывом молодежи в вооруженные силы. 12 июля 1944 г. я снова изложил свои аргументы Гитлеру: «Период войны, характеризующийся авианалетами, доказал, что жизнь в руинах – без ресторанов, увеселительных заведений, домашнего комфорта и всестороннего удовлетворения многих ежедневных нужд – вполне возможна. Также стало ясно, что бизнес и банковская сфера вполне могут сохраниться, значительно сократив число работников… [или], например, пассажиры в общественном транспорте продолжают платить за проезд, хотя все билеты сгорели в пожарах, а налоговые агентства исправно получают платежи несмотря на то, что уничтожена вся документация финансового ведомства».
Мы долго убеждали Гитлера в том, что определенные изменения необходимы. Следует значительно упростить административную систему, сократить потребление, ограничить культурную сферу. Я предложил поручить это Геббельсу, но Борман, боявшийся усиления власти соперника, был начеку и необходимые полномочия получил союзник Бормана по «комитету трех» доктор Ламмерс. Ламмерс был начисто лишен инициативности и воображения, зато ревниво пекся об интересах священной для него бюрократии.
С января 1943 года Ламмерс председательствовал вместо Гитлера на заседаниях кабинета министров и приглашал на эти заседания только тех членов правительства, которых непосредственно касались вопросы повестки дня.
Заседания кабинета министров проходили весьма бурно. Геббельс и Функ поддерживали мои радикальные взгляды, а министр внутренних дел Фрик и Ламмерс, как и ожидалось, высказывали сомнения. Заукель утверждал, что может набрать любое количество требуемых от него рабочих, в том числе и квалифицированных, за пределами рейха [149] . Даже когда Геббельс призвал руководителей партии отказаться от их почти безграничных привилегий, ничего не изменилось. Ева Браун, обычно столь непритязательная, услышав о предполагавшемся запрете на перманент и прекращении производства косметики, в гневе бросилась к Гитлеру. Гитлер сразу же засомневался и предложил мне потихоньку прекратить выпуск «красок для волос и другой продукции, необходимой в косметологии», а также «прекратить ремонт станков, производящих приспособления для перманента» [150] .
149
На заседании 8 января 1943 г. Заукель выступил против всех, заявив, что вовсе нет необходимости мобилизовывать женщин, поскольку трудовых ресурсов пока еще достаточно («Служебный дневник»).
150
По вопросу выпуска косметических препаратов даже Геббельс сомневался: «Общество до сих пор не пришло к единому мнению насчет некоторых товаров, особенно женской косметики… Вероятно, в этом вопросе мы должны проявить большую гибкость» (запись в дневнике 12 марта 1943 г.). Рекомендации Гитлера можно найти в «Протоколах совещаний у фюрера», 25 апреля 1943 г., пункт 14.
После нескольких заседаний в рейхсканцелярии и Геббельсу, и мне стало ясно, что ни Борман, ни Ламмерс, ни Кейтель не собираются способствовать подъему военной промышленности. Наши усилия увязли в трясине бессмысленных мелочей.
18 февраля 1943 года во Дворце спорта Геббельс произнес речь о «тотальной войне», которая была адресована не только населению, но и – косвенно – руководству, игнорировавшему все наши предложения о резком сокращении числа домашней прислуги. По сути, это была попытка повернуть общественное мнение против Ламмерса и прочих сибаритов.
Кроме как на самых успешных публичных выступлениях Гитлера, мне никогда не доводилось видеть столь ловкого разжигания фанатизма. Вернувшись домой, Геббельс удивил меня анализом того, что казалось – если использовать термины психологии – чисто эмоциональным взрывом. Так проанализировать свое выступление мог бы опытный артист. И публика в тот вечер Геббельсу понравилась: «Вы заметили? Они реагировали на малейший оттенок моей речи и аплодировали именно в нужных местах. В политическом отношении это самая подкованная аудитория в Германии». В тот вечер его слушателями были тщательно отобранные партийными организациями известные интеллектуалы и популярные актеры вроде Генриха Георге, чьи аплодисменты кинокамера запечатлела для широкой публики.
Речь Геббельса имела и внешнеполитический аспект. То была одна из нескольких попыток дополнить исключительно военный подход Гитлера к политике. Во всяком случае, Геббельс стремился напомнить Западу об опасности, угрожавшей Европе с востока. Несколько дней спустя он выразил глубокое удовлетворение благоприятными комментариями западной прессы.
Между прочим, Геббельс тогда, пожалуй, был не прочь стать министром иностранных дел. Используя свое незаурядное красноречие, он пытался настроить Гитлера против Риббентропа и, казалось, успешно. По меньшей мере Гитлер не возражал против его доводов, не сводил, по своей привычке, разговор к более приятной теме, и Геббельс уже думал, что выиграл эту игру, когда Гитлер неожиданно начал расхваливать прекрасную работу Риббентропа и его талант переговорщика с «союзниками» Германии. Заключил он свои похвалы удивительным замечанием: «Вы совершенно заблуждаетесь в отношении Риббентропа. Он один из наших самых выдающихся представителей, и придет время, когда история поставит его выше Бисмарка. Он намного лучше Бисмарка». Наряду с этим Гитлер запретил Геббельсу взывать к Западу, как он сделал это в своей речи во Дворце спорта.
Тем не менее Геббельс не ограничился столь бурно одобренным обществом призывом к «тотальной войне» и издал приказ о закрытии роскошных берлинских ресторанов и дорогих увеселительных заведений. Разумеется, Геринг использовал свой авторитет для спасения любимого ресторана «Хорхер», но вскоре демонстранты, несомненно организованные Геббельсом, разбили окна этого заведения. Геринг сдался, однако в отношениях между ним и Геббельсом появилась глубокая трещина.
Вечером, после упомянутой выше речи во Дворце спорта, в роскошной, построенной незадолго до войны резиденции Геббельса у Бранденбургских ворот собралось много известных личностей: фельдмаршал Мильх, министр юстиции Тиракк, статс-секретарь министерства внутренних дел и правая рука Геббельса Штуккарт, статс– секретарь Кернер, Функ и Лей. Там впервые обсуждалось наше с Мильхом предложение об использовании возможностей Геринга, как «председателя комитета министров по обороне рейха», для сплочения немецкого народа в условиях войны.