Третий рейх изнутри. Воспоминания рейхсминистра военной промышленности. 1930–1945
Шрифт:
«В морском сражении противник, обладающий большей дальностью огня, открывает огонь с большего расстояния. Пусть даже разница составляет всего полмили. А если у него и более прочная броня… то он несомненно выйдет победителем. А чего добиваетесь вы? Более скоростной корабль имеет лишь одно преимущество: воспользоваться превосходством в скорости при отступлении. Неужели вы действительно думаете, что большей скоростью можно компенсировать недостаток прочности брони и дальности артиллерийского огня? То же самое и с танками. Вашему более быстрому танку придется избегать встреч с более тяжелым танком».
Мои технические эксперты лично не участвовали в этих совещаниях. В наши задачи входило строительство танков согласно требованиям, выдвигаемым армией, а кто принимал решение – Гитлер, Генеральный штаб или управление вооружений главного командования сухопутных
Поскольку в первом варианте «тигр» весил пятьдесят тонн, а по настоянию Гитлера его вес увеличили до семидесяти пяти тонн, мы решили спроектировать тридцатитонный танк, чье имя – «пантера» – должно было подчеркнуть его большую подвижность. Несмотря на легкость, он имел такой же двигатель, как «тигр», и, следовательно, мог развивать гораздо большую скорость. Однако не прошло и года, как Гитлер потребовал увеличить калибр пушек и навесить на танк столько брони, что в конце концов «пантера» стала весить сорок восемь тонн, почти столько же, сколько и «тигр» на начальной стадии разработки.
Пытаясь сбалансировать это странное превращение быстрой «пантеры» в медлительного «тигра», мы предприняли еще одно усилие – создать серию маленьких, легких, скоростных танков [134] . Чтобы умиротворить Гитлера, Порше взялся сконструировать супертяжелый танк весом более ста тонн. Естественно, такие машины можно было строить лишь в небольшом количестве. Для обеспечения секретности этого проекта новое чудовище получило кодовое название «Маус». Порше, перенявший от Гитлера пристрастие к супертяжелым танкам, время от времени докладывал фюреру о вражеских разработках в этой области. Однажды Гитлер вызвал к себе генерала Буле: «Я только что узнал, что у противника вот-вот появится танк с толщиной брони, далеко превосходящей все, чем располагаем мы. Есть ли у вас какая-либо документация? Если это правда, необходимо немедленно создать новое противотанковое орудие. Пробивная сила снаряда должна быть… Необходимо увеличить калибр или удлинить ствол. Короче говоря, мы должны отреагировать незамедлительно. Мгновенно» [135] .
134
Прототипом послужил чешский танк «Т-38». В октябре 1944 г. я еще раз попытался убедить Гитлера в полезности легких танков: «В донесениях с юго-западного фронта (Италия) отмечается высокая маневренность «шерманов» на пересеченной местности. «Шерманы» легко карабкаются по горным склонам, непроходимым для наших танков. Преимущество «шермана» состоит в очень мощном моторе по сравнению с весом танка. Как докладывают из 26-й бронетанковой дивизии, и на ровной местности (долина реки По) их маневренность определенно превосходит маневренность наших танков. Во всех танковых соединениях с нетерпением ждут более легких и, следовательно, более маневренных танков, вооруженных дальнобойными орудиями, которые обеспечат необходимые боевые преимущества».
135
Цитируется по речи Гитлера перед большой группой промышленников в Оберзальцберге 26 июня 1944 г.
Таким образом, решения Гитлера приводили к большому количеству параллельных проектов и ко все более сложным проблемам комплектации. Одним из самых фатальных недостатков Гитлера было то, что он просто не понимал необходимости снабжения армии достаточным количеством запчастей [136] . Генерал Гудериан, генерал-инспектор танковых войск, часто говорил мне, что, имея достаточное количество запчастей, мы могли бы быстро ремонтировать танки и увеличивать свою боеспособность с гораздо меньшими затратами. Однако Гитлер настаивал на приоритете выпуска новых танков, который – при увеличении производства запчастей – следовало сократить на 20 процентов.
136
Эта губительная тенденция проявилась еще в 1942 г. Пункт 38 «Протоколов совещаний у фюрера»
Генерал Фромм, как командующий армией резерва, был особенно озабочен некомпетентным планированием. Я несколько раз брал его с собой к Гитлеру, чтобы он мог высказать мнение военных. Фромм умел ясно излагать суть проблем, не пасовал перед вышестоящими и обладал дипломатическим тактом. Зажав коленями шпагу, положив ладонь на эфес, он излучал уверенность и энергию. Я по сей день уверен в том, что именно Фромм предотвратил несколько ошибочных решений, которые могли быть приняты в Ставке фюрера. Всего за несколько совещаний Фромм сумел укрепить свой авторитет, но и породил оппозицию. Против него выступили Кейтель, почувствовавший угрозу личному влиянию, и Геббельс, пытавшийся убедить Гитлера в том, что у Фромма весьма неблаговидное политическое прошлое. В конце концов Гитлер поссорился с Фроммом в вопросах формирования резервов и дал мне понять, что больше не хочет видеть Фромма на совещаниях.
Я много раз обсуждал с Гитлером программы вооружения армии. Его позиция была такова: чем больше я требую, тем больше получаю. И к моему изумлению, программы, которые мои промышленные эксперты считали невыполнимыми, в результате перевыполнялись. Авторитет Гитлера высвобождал резервы, которые никто прежде не принимал в расчет, однако начиная с 1944 года его проекты стали абсолютно нереалистичными, и все наши усилия по претворению их в жизнь были обречены на провал.
Мне часто казалось, что те длительные совещания по вопросам вооружений и военного производства Гитлер использовал как временное избавление от ответственности за ведение войны. Он сам признавался мне, что отдыхает на совещаниях, как когда-то во время наших дискуссий об архитектуре. Даже в кризисных ситуациях он посвящал подобным обсуждениям много часов, иногда отказываясь прерываться, даже когда его фельдмаршалы или министры настоятельно нуждались в разговоре с ним.
Наши совещания по техническим вопросам обычно объединялись с демонстрацией нового оружия, проводимой на ближайшем поле. Пока мы с Гитлером непринужденно общались, все должны были выстроиться на поле согласно рангу во главе с фельдмаршалом Кейтелем, начальником штаба Верховного главнокомандования (ОКВ). Гитлер особое внимание уделял соблюдению церемониала и даже несколько сотен метров до поля преодолевал в представительском лимузине. Я садился сзади. Прибыв на место, Гитлер выходил из автомобиля, и Кейтель представлял выстроившихся генералов и технический персонал.
Завершив ритуал, присутствующие быстро разбивались на группы. Гитлер карабкался на боевые машины по приготовленным для него складным лесенкам, беседовал со специалистами, вникая во все детали. Часто Гитлер и я с видом знатоков отпускали замечания типа «Какое элегантное дуло!» или «Какая великолепная форма у этого танка!», неуместно возвращаясь к терминологии, коей пользовались во время осмотра архитектурных макетов.
В ходе одной из таких инспекций Кейтель принял 7,5-сантиметровое противотанковое ружье за легкую полевую гаубицу. Гитлер смолчал, но на обратном пути пошутил: «Вы слышали? Про Кейтеля и противотанковое орудие? А ведь он генерал от артиллерии!»
В другой раз на ближайшем аэродроме выстроили множество образцов новейших самолетов, и Геринг решил самолично представить их Гитлеру. Штабисты снабдили своего шефа шпаргалкой, по порядку обозначив выставленные модели, их летные характеристики и другие технические данные. Только Герингу не сообщили, что один из образцов не успел прибыть вовремя, и с этого места рейхсмаршал, сверяясь со списком, все называл неправильно. Гитлер тут же заметил ошибку, но не подал виду.
В конце июня 1942 года я, как и все остальные, прочитал в газетах о начавшемся на востоке новом великом наступлении. В Ставке царило воодушевление. Каждый вечер главный адъютант Гитлера Шмундт отмечал для гражданского персонала продвижение наших войск на настенной карте. Гитлер торжествовал. Снова оказался прав он, а не генералы, выступавшие против генерального наступления и призывавшие перейти к обороне, ограничившись местными прорывами, дабы выпрямить линию фронта. Даже генерал Фромм воспрянул духом, хотя в начале операции сказал мне, что подобное наступление – роскошь, в данной ситуации непозволительная.