Третий рейх изнутри. Воспоминания рейхсминистра военной промышленности. 1930–1945
Шрифт:
30 января Дёниц был произведен в гросс-адмиралы и одновременно назначен главнокомандующим ВМФ Германии, а Редера выпихнули на почетную должность адмирал– инспектора военно-морских сил, что давало ему лишь одну привилегию – право на государственные похороны.
Дёниц благодаря своей решительности и профессионализму до самого конца войны умело защищал военно-морской флот от капризов Гитлера. Я часто встречался с ним для обсуждения проблем строительства субмарин, правда, началось наше тесное сотрудничество с недоразумения. Получив очередное донесение Дёница и не посоветовавшись со мной, Гитлер придал всему военно-морскому вооружению статус приоритетного. Это случилось в середине апреля, а ведь всего три месяца назад, 22 января 1943 года, он издал распоряжение о приоритете танковой программы. Чтобы не разразился конфликт между двумя родами войск, мне пришлось снова обратиться к Гитлеру, но Дёниц уже и сам осознал, что сотрудничество с могущественной административной
Дёниц разъяснил, что только производство нового типа субмарин сможет изменить ход подводной войны в нашу пользу. Необходимо отказаться от старой концепции надводного корабля, лишь на время уходящего под воду, и создать новые подводные лодки с максимально обтекаемыми контурами, большей скоростью движения под водой и большим радиусом действия. Для достижения этих показателей следовало удвоить мощность электромоторов и упростить устройство аккумуляторных батарей.
Как обычно, главная проблема состояла в правильном выборе руководителя программы. Я выбрал уроженца Швабии Отто Меркера, прекрасно зарекомендовавшего себя в конструировании пожарных машин, чем бросил вызов всем морским инженерам. 5 июля 1943 года Меркер представил свой план верхушке военного флота. Опираясь на опыт Соединенных Штатов, собиравших транспортные суда класса «Либерти» из готовых конструкций конвейерным методом, Меркер предложил строить субмарины и устанавливать на них оборудование, в том числе и электрическое, на заводах внутри страны, а затем транспортировать готовые секции на побережье и быстро собирать их. Таким образом мы решили бы проблему ограниченных возможностей верфей, мешавших расширению наших судостроительных программ [163] . В конце совещания Дёниц взволнованно объявил: «Мы начинаем новую жизнь».
163
Наши попытки упростить строительство подлодок дали хорошие результаты. Каждая субмарина старой конструкции собиралась в сухом доке одиннадцать с половиной месяцев. Благодаря заводскому изготовлению отдельных секций время сборки субмарины нового типа на верфях, которые были главными объектами вражеских бомбардировок, сократилось до двух месяцев. (Эти данные предоставлены Отто Меркером 1 марта 1969 г.)
Однако пока мы лишь в общих чертах представляли образ новых подводных лодок. Для проектирования и разработки деталей была создана комиссия, возглавил которую не ведущий инженер-разработчик, как было принято, а адмирал Топп, назначенный Дёницем. Гросс-адмирал не ошибся: Топп и Меркер работали столь же согласованно и плодотворно, как и он сам со мной.
Всего через четыре месяца после первого совещания – 11 ноября 1943 года – все чертежи были готовы. Месяц спустя Дёниц и я уже инспектировали деревянную модель новой субмарины водоизмещением 1600 тонн и даже прошлись по ней. Когда чертежи еще только готовились, Комитет по судостроению размещал заказы на заводах. Подобную процедуру мы уже опробовали для ускорения производства «пантер». Благодаря всем принятым мерам в 1944 году первые подводные лодки нового типа были представлены флоту для испытаний. Если бы авиабомбардировки не уничтожили в доках треть субмарин, к началу 1945 года мы выполнили бы свое обещание поставлять 40 подводных лодок ежемесячно [164] .
164
Зимой 1944 г. уже зарождался хаос в управлении военной промышленностью, но поскольку военно-морская программа успела набрать обороты, с января по март 1945 г. мы поставили флоту 83 подводные лодки. Согласно британскому докладу «Влияние стратегических бомбардировок на производство немецких подводных лодок», в тот же период на верфях было уничтожено 44 субмарины. Таким образом, количество субмарин, ежемесячно строившихся в первом квартале, достигло 40. При этом интенсивная программа строительства субмарин отрицательно сказалась на кораблестроении в целом – выпуск морских судов сократился (с учетом ущерба от бомбардировок) со 181 единицы в 1943 г. до 166 в 1944-м, то есть на 9 процентов.
В то время я и Дениц часто задавались вопросом, почему же мы не приступили к строительству новых подводных лодок раньше, ведь никаких технических новшеств не применялось, инженерные принципы были известны уже много лет. Новые
26 июля 1943 года, через три дня после того, как мы с Деницем подписали совместный декрет о начале новой военно-морской программы, я добился согласия Гитлера на передачу всего производства в ведение моего министерства. Обосновал я свою просьбу дополнительными трудностями, с которыми столкнется промышленность из-за военно-морской программы и других поставленных Гитлером задач. Переводя фабрики, производящие товары народного потребления, на выпуск военной продукции, объяснил я Гитлеру, мы не только высвободим полмиллиона немецких рабочих, но и задействуем для выполнения наших неотложных программ квалифицированных управленцев и заводское оборудование. Однако большинство гауляйтеров воспротивились этим мерам, и министерству экономики не хватило ни сил, ни авторитета, чтобы сломить их сопротивление. Несколько опережая события, скажу, что очень скоро и я был вынужден признать свою слабость.
26 августа после необычайно длительных совещаний, на которых министрам и различным комиссиям четырехлетнего плана было предложено высказать свои возражения, Ламмерс созвал министров на совещание в зал заседаний правительства. Благодаря благородству Функа, который на этом заседании произнес остроумную «речь на собственных похоронах», присутствующие единодушно согласились перевести все военное производство под контроль моего министерства. Хочешь не хочешь, а Ламмерсу пришлось пообещать передать результаты совещания Гитлеру, разумеется, через Бормана. Несколько дней спустя Функ и я вместе отправились в Ставку фюрера, дабы получить его окончательное одобрение.
Однако, к моему удивлению, Гитлер в присутствии Функа раздраженно оборвал меня. Он заявил, что никакие объяснения ему не нужны, так как всего несколько часов назад Борман предупредил, будто я попытаюсь заставить его подписать документ, не согласованный ни с рейхсминистром Ламмерсом, ни с рейхсмаршалом; он ни в коем случае не позволит втягивать себя в наши мелкие интриги. Когда я попытался объяснить, что рейхсминистр Ламмерс, как положено, получил согласие статс-секретаря Геринга, Гитлер снова с необычной резкостью перебил меня: «Я рад, что хоть один человек из моего окружения до конца предан мне, и это Борман». Гитлер явно намекал, что я пытаюсь его обмануть.
Функ информировал о произошедшем Ламмерса, а затем мы отправились навстречу Герингу, который в личном железнодорожном вагоне ехал в Ставку из своего охотничьего заповедника – Роминтенской пустоши. Геринг был явно раздражен; несомненно, он был однобоко информирован о наших действиях и предубежден против нас. Однако Функу, благожелательному и обладающему даром убеждения, в конце концов удалось сломать лед и пункт за пунктом растолковать наш указ. Геринг согласился при условии, что мы вставим следующую фразу: «Полномочия рейхсмаршала великого германского рейха как уполномоченного по четырехлетнему плану сохраняются в полном объеме».
В знак своего согласия Геринг подписал проект нашего указа, и Ламмерс доложил по телетайпу, что все препятствия устранены. Несколько дней спустя, 2 сентября, Гитлер без возражений поставил свою подпись. Таким образом, из рейхсминистра вооружений и боеприпасов я превратился в рейхсминистра вооружений и военной промышленности.
На этот раз происки Бормана ни к чему не привели. Я же не стал развенчивать его перед Гитлером; наоборот, предоставил фюреру самому решать, кто действительно преданно ему служит. На собственном опыте я убедился, что разумнее не разоблачать махинации Бормана и не ставить Гитлера в затруднительное положение.
Однако Борман так и остался вдохновителем явной и скрытой оппозиции расширению полномочий моего министерства. Он слишком хорошо понимал, что я выхожу из-под его контроля и аккумулирую в своих руках все больше власти. Более того, по ходу своей работы я наладил дружеские отношения с армейскими и военно-морскими командующими – Гудерианом, Цайтцлером, Фроммом, Мильхом, а теперь еще и с Дёницем. И в ближайшем окружении Гитлера моими друзьями были, если можно так выразиться, представители антибормановских сил – адъютант Гитлера от сухопутных войск генерал Энгель, адъютант от военно-воздушных сил генерал фон Белов, главный адъютант фюрера генерал Шмундт, а самым близким моим другом был врач Гитлера доктор Карл Брандт, которого Борман считал своим личным врагом.
Как-то вечером, пропустив несколько рюмок, Шмундт заявил, что я – главная надежда армии, все генералы безмерно в меня верят и никто не разделяет негативного мнения обо мне Геринга. Довольно напыщенно он сказал в заключение: «Вы всегда можете положиться на армию, герр Шпеер. Армия вас поддержит».
Я так до конца и не понял, что имел в виду Шмундт, хотя подозреваю, что он спутал армию с генералами. Однако, похоже, нечто в этом роде Шмундт говорил и другим. Учитывая узкий круг персонала Ставки, подобные замечания просто не могли не достичь ушей Бормана.