Третий рейх. Зарождение империи. 1920-1933
Шрифт:
Все это напугало правительство Хоффмана гораздо сильнее, чем недельное правление кофейных анархистов. Казалось, революция распространяется вдоль оси из большевистских режимов в Будапеште, Мюнхене и, возможно, Вене. Социал-демократам в Бамберге отчаянно требовались серьезные военные силы. Хоффман призвал под свои знамена 35 000 солдат из добровольческих корпусов под командованием баварского полковника Франца Риттера фон Эппа, которого поддерживали части регулярной армии и один бронепоезд. У них были пулеметы и другое серьезное вооружение. А в Мюнхене уже царил хаос, производство практически остановилось из-за всеобщей забастовки, общественные службы не функционировали. По всему городу бродили шайки мародеров и воров, а теперь он еще был блокирован добровольческими бригадами. Они заявили, что ни один квартал не будет отдан, а любой, у кого найдут оружие, будет сразу расстрелян. Испуганные мюнхенские рабочие и солдатские советы вынесли вотум недоверия коммунистам, которым пришлось уйти в отставку и оставить город без правительства. В этой ситуации запаниковавший отряд Красной армии начал казнить заложников, заключенных в местной школе, гимназии Луитпольда. Среди них было шесть членов Общества Туле, антисемитской, пангерманской секты, основанной ближе к концу войны. Названное по имени предполагаемого источника истинной арийской чистоты, мифической страны Туле, оно использовало «арийскую» свастику для обозначения своих расовых приоритетов. Свое происхождение оно вело от довоенного Германского ордена, еще одной тайной организации крайне правых, а ее лидером был барон фон Зеботтендорф, осужденный фальшивомонетчик, известный полиции под именем Адам Глауэр. В обществе состояло довольно много людей, которые впоследствии стали видными деятелями Третьего рейха [407] .
407
Large, Where Ghosts Walked, 70.
Новости об этом расстреле невероятно разъярили солдат. Когда они вошли в город, фактически не встретив сопротивления, их победа превратилась в кровавую резню. Лидеры революционеров вроде Ойгена Левине были арестованы и расстреляны. Анархиста Густава Ландауэра привезли в «Штадельхейм», где солдаты избили его прикладами, превратив лицо в кровавое месиво, дважды стреляли в него, а потом забили до смерти на тюремном дворе. Тело разлагалось два дня, пока его не убрали. Проходя мимо собрания католических ремесленников 6 мая, отряд пьяных солдат из добровольческих корпусов, которым информатор сообщил, что там собрались революционеры, арестовали их, отвели в ближайший подвал, избили и убили 21 невинного человека, после чего сняли с трупов все ценные вещи. Огромное число других людей было застрелено «при попытке к бегству», убито из-за доносов, в которых говорилось об их коммунистическом прошлом, забиты по подозрению в хранении оружия или выгнаны из домов, откуда якобы велась стрельба, и расстреляны на месте. Даже в официальных источниках указывается, что захватчиками было убито примерно 600 человек. Неофициальные наблюдатели говорят, что это число в два раза больше [408] . После этой кровавой бани умеренные политики вроде социал-демократов Хоффмана, начавшие эту вакханалию, не имели никаких шансов остаться в Мюнхене. В конечном счете победу одержало «белое» контрреволюционное правительство, которое продолжало преследовать оставшихся революционеров и полностью оправдало добровольческие бригады, лишь некоторые члены которых были осуждены за свои зверства, и то отделавшись самыми легкими наказаниями. Мюнхен стал игровой площадкой экстремистских политических сект, потому что практически все социальные и политические группы в городе горели негодованием и жаждой мести [409] . Общественный порядок, можно сказать, исчез.
408
Carsten, Revolution, 218-23; Hannover and Hannover-Druck, Politische Justiz, 53–75.
409
См.: Anthony Nicholls, ‘Hitlerand the Bavarian Background to National Socialism’, in idem and Erich Matthias (eds.), German Democracy and the Triumph of Hitler: Essays on Recent German History (London, 1971), 129-59.
Все это крайне беспокоило офицеров, которым теперь предстояло решать задачу возрождения регулярной армии на руинах старой. Поэтому неудивительно, учитывая серьезное влияние среди солдат рабочих и солдатских советов, что новые руководители армии хотели обеспечить правильное политическое воспитание солдат и исключить влияние множества мелких политических групп, расцветавших в Мюнхене, которые могли стать угрозой для нового послереволюционного порядка. Среди людей, отправленных на курсы политического обучения в июне 1919 г., был тридцатилетний капрал, служивший в баварской армии с самого начала войны и остававшийся в ней невзирая не все превратности социал-демократии, анархии и коммунизма, принимавший участие в демонстрациях, носивший красную нарукавную повязку вместе с остальными своими товарищами и исчезнувший из поля зрения вместе с большинством из них, когда им приказали защищать Мюнхен от войск захватчиков в предыдущие недели. Его звали Адольф Гитлер [410] .
410
Подробное описание деятельности Гитлера в 1918–19 гг. см. в Kershaw, Hitler, I. 116-21 и Anton Joachimsthaler, Hitlers Weg begann in M"unchen 1913–1923 (Munich, 2000 [1989]), 177–319.
Гитлер был таким же продуктом своего времени, как и все остальное. Повернись события по-другому, и он мог никогда ничего не добиться на политическом поприще. Во время баварской революции он был незаметным рядовым солдатом, не игравшим никакой роли в политике. Он родился 20 апреля 1889 г. и был живым воплощением этнической и культурной концепции национальной идентичности, которую продвигали пангерманисты, потому что по происхождению или гражданству он был не немцем, а австрийцем. О его детстве, юношестве и воспитании известно очень мало, и изрядная, если не большая часть из написанного о его ранних годах носит крайне гипотетический, несвязный или фантастический характер. Однако мы знаем, что его отец, Алоис, изменил свою фамилию с фамилии матери Марии Шикльгрубер, под которой он родился вне брака в 1837 г., на фамилию своего отчима, Иоганна Георга Гидлера или Гитлера, в 1876 г. Нет каких-либо свидетельств, что кто-либо из предков Гитлера был евреем. Иоганн Георг всегда признавал себя отцом Гитлера. Алоис работал таможенным инспектором в Браунау-на-Инне и был мелким, но уважаемым служащим в австрийском государстве. Он женился три раза, Адольф был единственным ребенком от его третьего брака, который выжил в младенчестве, помимо его младшей сестры Паулы. «Психоисторики» проводили много параллелей между некоторыми чертами в характерах Адольфа, его холодного, строгого, жесткого, а порой и жестокого отца и его мягкой, горячо им любимой матери, однако все эти выводы нельзя считать ничем иным, как обычными спекуляциями [411] .
411
Kershaw, Hitler: 1.3-13 — основательное отсеивание фактов от мифов, касающихся ранних годов Гитлера.
Известно, что семья Гитлера часто переезжала, сменив три дома, прежде чем в 1898 г. осесть в пригороде Линца, который Адольф с тех пор считал своим родным городом. Маленький Гитлер плохо учился в школе и недолюбливал своих учителей, но в остальном не казался каким-то особенным по сравнению со своими сверстниками. Он, совершенно точно, не был приспособлен к нормальной, обыденной жизни и тяжелой работе госслужащего, к которой его готовил отец. После смерти своего отца в начале 1903 г. он жил в квартире в Линце, где присматривал за матерью, своей тетей и младшей сестрой и мечтал о будущей карьере художника, много рисовал, общался с друзьями, читал и ходил в оперу. Но в 1907 г. произошли два события, которые положили конец этой праздной жизни и радужным фантазиям. Его мать умерла от рака груди, а его заявление на прием в Венскую художественную академию было отклонено на основании того, что его картины и рисунки не были достаточно хороши. Вместо этого ему посоветовали поступать в архитекторы. Действительно, его сильной стороной были рисунки и картины зданий. Его особенно впечатляла тяжелая, угнетающая историческая архитектура общественных зданий на Рингштрассе в Вене, являвших собой символическое выражение власти и надежности в то время, когда реальные политические основы Габсбургской монархии начинали рушиться [412] . С самого начала архитектура интересовала Гитлера в основном как выражение власти. Он сохранил этот интерес в течение всей своей жизни. Но ему не хватало усердия, чтобы стать архитектором. Он снова попытался пойти в художественную академию, и ему отказали во второй раз. Разочарованный и эмоционально опустошенный, он переехал в Вену. По всей
412
Carl Е. Schorske, ‘The Ringstrasse, its Critics, and the Birth of Urban Modernism’, in idem, Fin-de-Siecle Vienna, 24-115.
413
August Kubizek, Adolf Hitler: Mein Jugendfreund (Graz, 1953), см. также критику: Franz Jetzinger, Hitler's Youth (London, 1958 [1956]), 167-74.
В будущем Гитлер часто проводил параллели между событиями своей жизни и тем периодом, которые, скорее всего, были надуманными. И опять же здесь имеется мало надежных и независимых свидетельств о том, что он делал или думал. Однако некоторые вещи кажутся достаточно очевидными. Во-первых, не сумев смириться с неудачей при поступлении в академию, Гитлер обрел горячую ненависть к буржуазным традициям, истеблишменту, правилам и нормам. Вместо того чтобы учиться или пойти на обычную работу, он жил праздной, хаотической, богемной жизнью и тратил свои сбережения на оперы Вагнера. Когда деньги закончились, ему пришлось выбирать: или спать под открытым небом, или искать место в ночлежке. Дела несколько улучшились, когда он получил немного денег от своей тети и начал продавать небольшие картины, в основном копии, обеспечивая себе средства на проживание в общежитии, где он снимал дешевую комнату и мог пользоваться библиотекой и читальным залом. Здесь он провел три года на самых задворках жизни богемной культуры.
Политические убеждения Гитлера, сформированные в Линце, укрепились, когда он более тесно столкнулся с пангерманизмом Шёнерера, который был так популярен в Линце. Гитлер ненавидел габсбургскую монархию и ее столицу, госучреждения которой отказали ему в реализации его амбиций художника. В результате он полностью поддерживал требование Шёнерера о том, что немецкоговорящие области Австрии должны отойти к Германской империи. Расовое смешение в Вене его бесило, только расово однородная нация могла быть успешной. Однако он понимал, что Шёнерер не мог добиться поддержки масс. Подлинное понимание людей, как считал Гитлер, было раскрыто в антисемитской демагогии венского майора Карла Люгера и стало его личным достижением. Гитлер вряд ли мог игнорировать ежедневную антисемитскую риторику газет того рода, которые были доступны в читальной комнате его общежития, и дешевых антисемитских памфлетов, которые он читал в то время. А его любовь в Вагнеру, на оперы которого в тот период он ходил сотни раз, могли только укрепить его политические предпочтения. Фактически все последователи Шёнерера, Вагнера и Люгера были в то время антисемитами, а многие из них фанатиками, поэтому нет причин, по которым Гитлер должен был быть исключением. То, что он продавал картины еврейским торговцам и занимал деньги у еврейских соседей в общежитии, не значило, что он не был антисемитом. Тем не менее его антисемитизм в то время носил, вероятно, абстрактный и теоретический характер. Эта ненависть к евреям стала внутренней, личной и жгучей в конце Первой мировой войны [414] .
414
Малочисленность надежных свидетельств о жизни Гитлера до 1919 г. привела к горячим спорам по поводу его утверждения, что он стал радикальным политическим антисемитом в довоенной Вене в результате стычек с евреями, особенно «восточными евреями», иммигрантами из Галиции. Хотя собственная версия Гитлера кажется преувеличением, недавние попытки доказать, что он не был антисемитом вообще, также неубедительны. См.: Kershaw, Hitler, I, с. 49–69 и Joachimsthaler, Hitlers Weg, 45-9.
Некоторые наиболее интересные страницы будущей автобиографической книги Гитлера «Моя борьба» (Mein Kampf) описывают чувство возбуждения, которое он испытал, наблюдая массовые демонстрации социал-демократов в Вене. Он считал марксизм социал-демократов отвратительным, а их пропаганду полной ненависти, злобной клеветы и лжи. Тогда почему массы верили им, а не доктринам таких людей, как Шёнерер? Его ответ состоял в том, что социал-демократы были нетерпимы к другим взглядам, подавляли их среди рабочего класса, как только могли, вели незамысловатую, но интенсивную пропаганду и завоевывали массы силой. «Сознание больших групп людей, — писал он, — не чувствительно к неуверенности и слабости… Толпа любит командира больше, чем просителя». И добавлял: «Я пришел к пониманию важности физического террора по отношению к отдельному человеку и к массам… Террор на рабочем месте, на заводе, в зале собраний и в случае массовых демонстраций всегда будет иметь успех, если ему не будет противостоять соответствующий террор». Социал-демократы, заключал он, «командуют слабыми с помощью идей и с помощью силы. Они знают, как создать иллюзию того, что это единственный способ сохранить мир, и в то же время тайно, но упорно завоевывают одну позицию за другой, иногда тихим шантажом, иногда фактически воровством…» Все эти выводы носят ретроспективный характер, поскольку Гитлер уже задним числом приписал собственные взгляды и намерения самому успешному массовому движению Австрии в годы его молодости. Однако, разумеется, для любого, кто жил в Вене до 1914 г., не представлялось возможным избежать влияния социал-демократов на массы, и естественно предположить, что Гитлер был впечатлен их примером и учился у них, лаже отрицая теории, которые они продвигали [415] .
415
Adolf Hitler, Mein Kampf (trans. Ralph Manheim, introd. D.C. Watt, London, 1969 [1925/6]), 39–41.
Однако, возможно, самым важным политическим уроком, который он получил во время проживания в Вене, стало глубокое презрение к государству и закону. Нет причин не верить его более позднему утверждению, что, как сторонник Шёнерера, он считал, что Габсбургская монархия подавляла германскую расу, заставляя немцев смешиваться с другими и не давая немцам рейха шанса объединиться. «Если сам вид притесняется или находится под угрозой полного уничтожения, — писал он, — то вопрос законности сводится к необязательной рекомендации». Расовое самосохранение было гораздо более важно, чем законность, которая часто могла быть простой ширмой для тирании. В этой борьбе оправданны были любые меры. Более того, над «прогнившим государством» Габсбургов довлел парламентаризм — политическая система, по отношению к которой Гитлер приобрел неискоренимое презрение, проведя много времени в открытом холле австрийского парламента, где противоборствующие национальные партии кричали и оскорбляли друг друга, каждая на своем языке, и не могли добиться каких-либо реальных результатов. У него сформировалась особая ненависть к чехам, которые вели себя наиболее деструктивно. Они полагал, что ошибкой Шёнерера стала попытка добиться своих целей через парламент. Гитлер заключал, что только сильный лидер, выбранный непосредственно народом, мог бы решать какие-либо задачи [416] .
416
Ibid., 71, 88, 95.
Однако нет никаких указаний на то, что Гитлер видел себя в роли такого лидера до 1914 г. или собирался податься в политику. Наоборот, он все еще был поглощен идеей стать художником. Крайняя финансовая нужда, в которой он оказался, не сумев реализовать свои амбиции, в некоторой степени смягчилась, когда в апреле 1913 г. в возрасте 24 лет он получил наследство от своего отца. Гитлер быстро уладил все свои дела в Вене и уехал в Германию, наделе продемонстрировав свой пангерманизм, приобретенный в результате увлечения идеями Шёнерера. Позже он описывал с достаточной достоверностью то счастье, которое он испытал, переехав в Мюнхен и оставив позади разношерстный и омерзительный для него расовый космополитизм австрийской столицы и атмосферу политического смятения и упадка, характерную для Габсбургской политической системы. Такая система, по его мнению, не стоила того, чтобы за нее сражаться, и не последней причиной его отъезда было желание избежать военной службы, на которую он вскоре должен был пойти. Теперь он был в Германии и чувствовал себя дома.