Третий шеар Итериана
Шрифт:
— Может, мой жених пожалуется? — беззаботно предположила Софи.
Юнец обернулся на Тьена. Тот в его бесстыжих глазах на жениха не тянул, но намек цветочницы был понят, и повода оставаться в магазине у незадачливого ухажера уже не осталось.
Он вынул бумажник и положил на прилавок деньги.
— И знаешь, что? — Достал еще одну банкноту. — Вон из тех розочек выбери одну покрасивше.
Софи вытянула из вазона пышную алую розу. Хлюст перехватил длинный стебель, с гадким чмокающим звуком поцеловал бутон
— Тебе, милашка.
Этьен отчетливо увидел, как сейчас Софи с размаху стеганет наглеца этой розой, оставив на смуглой щеке кровавые царапины от шипов…
— Спасибо, — вежливо поблагодарила она.
— Всегда пожалуйста.
Молодчик прихватил букет и, насвистывая, пошел к дверям.
Пнуть бы его, для ускорения, но мужчина сдержался.
— Часто у тебя так? — спросил он, когда колокольчик обрадованно звякнул, выпроваживая беспардонного повесу.
— Как?
Девушка вернула розу в вазон. После возьмет из кассы стоимость цветка. Те же чаевые, что в варьете.
А от него, значит, цветов не примет…
— Я пойду. Завтра заеду за Люком.
— Если занят, Нико…
— Я заеду.
Щеголька нагнал на соседней улице.
Оставил авто у обочины и пошел следом. Дождался, пока фат свернет в глухую подворотню, нырнул следом и позвал негромким свистом.
— Слушай внимательно, красавчик. Еще раз в оранжерее появишься…
— И чё? — перебил тот, осклабившись.
Шеар мог бы даже не говорить с ним: еще в магазине, коснулся бы невзначай, и юнец в прямом смысле навсегда забыл бы туда дорогу. Но… не по-мужски это, что ли?
— А то, что кости долго срастаются, — пояснил Тьен. — Подумай над этим.
Тот подумал, да, видно, не вник. Шагнул навстречу. Рука скользнула в карман отутюженных брюк, и заиграла между ловких пальцев тонкая бритва.
— Ты меня на испуг не бери, фраер, — наступал молодчик. В одной руке роскошный букет, в другой — перо пляшет. — Свои кости береги. И с колодой не связывайся. Слыхал про колоду?
Этьен присмотрелся к парню. Слободской? В этом районе?
— Слыхал. Но вряд ли колода за шестерку вступится.
— Это папаша твой шестерил, пока мамаша матросне давала, — зло сплюнул фартовый. — А с тобой, фраерок, валет разговаривает.
— Валет?
Тьен поперхнулся, закашлялся и вдруг расхохотался, так неожиданно и громко, что размахивающий бритвой юнец удивленно отпрянул.
— Ты — валет?
— А чё? — обиделся щеголь. — Чё, получше вальтов видал?
— Да уж видал.
Веселье отпустило так же резко, как нахлынуло.
А парниша-то открылся…
Фасад портить не стал: к невесте же идет… коллега…
Кулаком под дых. Руку с пером в запястье перехватил, дернул с силой вниз, ударил о колено, выбивая бритву…
Подружка местная, видать. Девочка примерная,
Вторую руку, ту, что с букетом, вывернул и цветочки отобрал аккуратно — Софи же старалась…
…И сам по почкам получил — извернулся гад, ударил в бочину. Теперь видно, что точно слободской. Верткий, шельмец. А Тьену неудобно с букетиком-то. И силу использовать глупо на ерунду, да и неспортивно как-то…
Схлопотал в челюсть, так что аж за ухом хрустнуло, но потом уложил-таки гоголя. Красиво так уложил. И горло локтем прижал, чтоб не рыпался…
— Про оранжерею повторить, или и так понял?
— Понял, — огрызнулся щуренок.
Поднял за шкирку, отряхнул. Букетик вручил.
— Топай к своей крале. Только часы верни… в-валет.
Или думал, он не заметит?
— Чё? — попытался сыграть дурку фартовый.
— Верни. А я тебе взамен твой лопатник отдам.
Юнец ощупал карманы. Нижняя губа удивленно оттопырилась, а в глазах промелькнуло подобие уважения.
— Ты кто такой? — осмелился спросить он, когда обратный обмен состоялся.
— А это ты у царей поинтересуйся, — усмехнулся Тьен.
Такой ответ лучше всяких чар красавчика от оранжереи отвадит. Но береженого и бог бережет, и четверо не оставят. Воздух и вода сплелись в тонкую ниточку-невидимку и браслетом обернулись вокруг запястья парня. Внезапное расстройство желудка — не самая большая кара за ослушание. Но показательная.
Сев за руль, шеар развернул к себе зеркало. Стер со скулы наметившийся кровоподтек. Бок болел еще — да и ну его, так пройдет.
«А хорошо погулял, — подумал он хмуро. — Вспомнил, как человеком был. Каким человеком был».
На сегодня, решил, хватит с него людей. Завел мотор и поехал в гостиницу. К нелюдям.
Нелюди скучали.
Всего за пару дней в человеческом мире захандрили без дел и развлечений.
А им ведь как-то нужно месяц переждать.
— И что мне с вами делать?
Не найдя ответа, собрал всех в своем номере. Отца не звал, с ним хотел поговорить позже, наедине. А пока — с этими разобраться.
— Зачем с нами что-то делать? — насторожился Кеони.
— Затем, чтобы Этьена совесть не мучила, — ответила за шеара Эсея. — За то, что совсем нас забыл.
Вроде бы обычные для нее поддевки, но Тьен нахмурился.
А тритон занервничал: зрачки вытянулись длинными рисовыми зернышками, радужка посветлела. Того и гляди встопорщит плавники и порвет ни в чем не повинную рубашку. А рубашка эта, голубая, в мелкую синюю полоску, ему, между прочим, шла, и к глазам, и к бледной гладкой коже, и с длинными черными волосами, сейчас собранными на затылке в хвост, контрастировала и гармонировала. Лили выбирала, а у нее вкус хороший.