Третья истина
Шрифт:
– Что ж, Александрин, у тебя получается. – Он непонятно улыбнулся.
…Медленно, очень медленно продвигались они на север, как будто вслед за отступающей зимой. Какой бы северянкой не величала себя Саша, она начинала сердиться: что это такое, март прошел, а тепла нет и нет. Единственное оправдание, что в этом году после 31 января «наступило» сразу 14 февраля. Так что, если судить по-старому, март едва-едва достиг середины.
На одном разъезде им чуть было не пришлось вступить в перестрелку. То ли местные жители ударились в бандитизм, то ли по несчастной случайности не разобрали, что за
– Судя по вашей готовности, вы вовсе не так равнодушны к происходящим событиям, как пытаетесь показать.
– Я не равнодушен к происходящим событиям.
– Следовательно, как-то для себя определяете, на чьей вы стороне в этой борьбе?
– Я вообще не участвую в настоящее время ни в какой борьбе.
– И, тем не менее, при нападении хватаетесь за маузер.
– А из моих слов или действий следовало, что я исповедую непротивление?
– Трофимыч говорил, вы прекрасный стрелок. И фехтуете мастерски. Странно – такие полюса. Казалось бы, где художник, где – приверженец боевых искусств.
– Что тут странного? Общее есть. Первое, что требуется художнику – верные глаз и рука. Стрелку и фехтовальщику – то же самое.
Саша поразилась про себя – а ведь, действительно! Но почувствовала потребность вставить свое слово:
– И вообще, есть люди, которые умеют все! Называются многогранные. А если кто-то нападает, надо отбиваться, но чтоб чересчур не убивать.
– Саша, вот как-то было дело, мы чуть не задели своих, потому что просто отвечали на огонь. А они тоже перепутали, ожидали противника… – как всегда, с трудом подбирая слова для разговора с девочкой, разъяснил Кузьмин.
– «Ошибкой я пустил стрелу над домом и ранил брата…» – Виконт, улыбаясь, смотрел на Сашу. Он и теперь не очень-то с ней разговаривал, но, время от времени, она ловила на себе его взгляд, сопровождающийся пробегающей по губам улыбкой. Она под этим взглядом чувствовала себя немного зверьком в зверинце. Кузьмин, между тем, продолжал расположено:
– Павел Андреевич, я не хотел бы терять с вами связь в Петербурге. Я вижу в вас интересного человека и собеседника.
– Взаимно. Но наш обмен любезностями ни к чему не приведет, я сам не знаю, где найду себя через месяц.
– А у дяди Семена же найдете!
– Неужели, вы не имеете конкретного плана? Зачем же тогда так стремиться в Петроград?
– Планы есть, уверенности в них нет.
– А есть в Смоленске какие-нибудь достопримечательности? – поинтересовалась Саша.
– Лично я,– отозвался Кузьмин,– в Смоленске никогда не был. Кроме того, не до них сейчас, Саша.
Саша, замолчав, перешла к окошку и стала мастерить себе из остатков деревенской шерсти яркий шарф. Как это все время получается, что либо они бросают где-то большую часть вещей, либо вещи бросают их? По крайней мере, едут
ГЛАВА 14. ВЫКАРАБКИВАЙТЕСЬ, SIGNORE SANDRINO .
– Ваше равнодушие к моим проектам, signore Sandrino, заставляет меня быть категоричным. Итак, жить будем в этой, далеко не тихой, обители. Пока. Как долго продлится это « пока»? Что за вопрос, signore? Наслаждайтесь моментом! Смоленск – мечта венецианских мореходов и только расположение в глубине материка спасло его от их паломничества.
Только сейчас, с блаженством следя за легкими, но решительными перемещениями Виконта по большой чужой комнате и прислушиваясь к аккомпанирующей им беззаботной болтовне, Саша осознала, каким тяжелым потрясением был недавний духовный разлад с ним. Нынешняя слабость – явное его следствие. Под впечатлением наметившегося между ними, наконец, тепла, она принимала умиротворенно и этот дом с кошмарным количеством детей, где для них с Виконтом нашлась наиболее приемлемая комната, перегороженная полустенкой, и легкий звон в ушах, и ломоту во всем теле… Хотелось просто бездумно слушать и слушать его, но она посчитала необходимым ответить:
– Да… тут очень хорошо… с вами.
– Ваша светская учтивость, синьорина, меня не обманет, – продолжая передвигать хозяйскую мебель и не меняя легкомысленного тона, отозвался Виконт. Занимался он этим уже битый час, стараясь создать в отведенных им «апартаментах» хотя бы минимальный, с его точки зрения, уют и тщетно пытаясь привлечь к этому преобразованию безучастно приткнувшуюся на сундуке Сашу. – Вам безразличны и я, и мои дерзания.
Он схватился за ее сундук, намереваясь оттащить его в то место, где он стал бы выигрышным элементом созданного им интерьера. Этим движением он опередил Сашу, которая как раз начала сползать со своего места. Она безотчетно обхватила его голову и лбом уткнулась в щеку... Подольше бы он не шевелился… Она бы так дремала… Он прохладный… приятно...
– Александрин, что ты горячая такая, объясни мне? Болит у тебя что-нибудь? Или устыдилась своего вызывающего хладнокровия?
– Устыдилась… Нет, просто натоплено… У меня ничего не болит.
Поела она через силу, отказалась бы совсем, но он мог подумать, что она просто кривляется ради привлечения к своей особе внимания. Многодетная хозяйка с морщинистым лицом притащила им подушки и тюфяки.
– Я лягу сразу спать, хорошо, Виконт?
– Ну, пожалуйста. Когда ты уставшая, с тобой уже не поговоришь.
И это несмотря на то, что она старалась поддерживать беседу. Пока она шевелила сонными мыслями, выискивая среди них подходящую для возражения, он заговорил сам:
– Александрин, выслушай, прежде чем уснуть. Я уйду сейчас, и меня не будет дня три. Пожалуйста, не наделай тут глупостей. Живи в мире и покое. Отдыхай. Спрашивай, что понадобится у нашей плодовитой хозяйки. Ей заплачено с избытком, не стесняйся.
– Я же не маленькая, – печально отозвалась Саша.– Вы ведь им, чужим на полгода не подбросите меня… А так, вы все время от меня уходили, на неделю, на две, на еще больше… по своим делам. Не в первый раз…