Третья истина
Шрифт:
– Я еду. Рад спутнику.
Рад спутнику! Рад спутнику? А она что – уже не спутник? Он вообще не принимает ее в расчет? Он оставляет ее здесь??? Саша попыталась поймать взгляд Виконта, хотя прекрасно знала, что это невозможно, пока он не взглянет сам.
Она сжала волю в кулак, набрала воздух в легкие, сколько поместилось, и подошла к Шаховскому.
– Пошли? А то уже поздно. Мы и без этого… Кузьмина доберемся, да?– Саша подняла голову, глядя Виконту в лицо, и удивляясь, что между ними такая разница в росте. Обычно она ее не замечала. – Пойдемте? Пойдемте отсюда?
Григорий Трофимыч поерошил светлые плотные волосы:
– Вишь, какая закавыка, Сидор,
– Девочка, вон оно что! А и верно, для пацана слишком пригожая. Вот я перепутал, старый жук! Смотри ты! А за чем остановка? Ну, девочка и девочка. Дочка?
– Нет, – спокойно ответил Поль, и она, которая вовсе не любила, когда его называли ее отцом, почувствовала себя отвратительно. Трофимыч мотнул головой в сторону вконец потерявшейся Саши:
– Чья она дочь, я тебе потом разъясню. А сейчас, ежели в детдом не хочет, ей лучше здесь остаться, при нас. Ефремычу поможет. А, Санюш?– он развернулся к ней. – У нас и девчата есть. А после победы – в Питер, а может, еще куда… В Москву можно... Вся жизнь впереди, все в твоих руках... Решай, не маленькая уже, и время подумать есть… У меня передых, а победа, она не за горами. Так твою жизнь распишем, как по накатанной дороге пойдет, ты заслужила, Саня, и рисковала, и работала от сердца.
Виконт, взяв Ступина под руку, отвел его к двери, и, разговаривая, повернулся к Григорию Трофимычу и Саше спиной, и спина эта ничего не выражала. Справляясь, насколько получалось, с дрожью в голосе, Саша, как можно громче, ответила:
– Это нечестно! Или мы вместе уходим или вместе остаемся. Поль… Павел Андреевич обещал отвезти меня в Петроград… к дяде. Но если надо здесь остаться… все-таки… нет, – она запуталась и не смогла произнести обычное «правда, Поль?» или «правда, Виконт?». Боялась знакомого безразличного пожатия плечами?
Комиссар кивнул Саше ободряюще, видимо, заметив ее смятение. Григорий Трофимович покрутил головой: – Ну, насильно-то держать не стану... коли решаешь все ж таки, к дяде, так тому и быть... Поезжайте с Кузьминым... А лучше б оставалась...
– Дядя Гриша!– она наспех подала на прощание руку отходчивому Трофимычу, чьи брови уже разошлись, и выбежала за Виконтом, который сразу после ее слов, не оглядываясь, покинул помещение.
ГЛАВА 13. ТРЕТЬЯ ЛИШНЯЯ.
– … Поэтому, Павел Андреевич, я не женат и не имею детей. А сейчас время и вовсе не для сантиментов.
Кузьмин стряхнул пепел и снова глубоко затянулся. После нелегкого тревожного перехода к Валуйкам наступили относительно спокойные дни. Военный поезд, на который они попали вместе с Кузьминым, уносил их к Петрограду и никаких препятствий на пути больше не предвидится. Но мира и покоя в Сашиной душе нет. Со времени пребывания у партизан Виконт изменился к ней. На первые недоуменные вопросы, которые она, набравшись храбрости, обратила к нему, когда они вышли от Григория Трофимовича, он ответил тем самым пожатием плеч, которого Саша и боялась. Причем, одним на все, дождавшись конца потока слов. Сколько раз она видела этот жест, обращенный к людям, которые были ему глубоко безразличны или даже неприятны! Теперь он почти все время разговаривает с этим худым, словно вылитым из металла человеком, – Кузьминым, бывшим инженером, потом прапорщиком. Несмотря на суровую внешность, на отрывистую скупую речь – после каждой фразы сжимались челюсти и на скулах выступали желваки,– Кузьмин рассказывал
«Насколько я понимаю, половина вещей осталась в лесу»,
«Будет удобнее, если об этом мы с Виталием Константиновичем поговорим наедине»,
«Это стекло держится на честном слове, поосторожнее»,
«Разрешения на это можно и не спрашивать»,
«Разумнее это просто выбросить».
Четыре раза из пяти пустое «это», делающее фразы еще более отчужденными и безразличными.
Что делать? Может, отстать от поезда? Вернется ли он за ней, чтобы найти? Она уже ни во что не верила… Кузьмин задумчиво припоминал, выпуская струйки дыма:
– Тогда было время для посещения театров. Я, хотя по натуре и не сентиментален, любил «Сверчок на печи» по Диккенсу. Святочная сказочка, но после окопных ужасов, согревала душу... Не доводилось видеть?
– В Первой студии МХТ? Видел… Моя спутница истекала слезами.
В прорезь перегородки заглянул солдат:
–Товарищ Кузьмин, вас к начальнику поезда.
– Извините, Павел Андреевич. Придется отлучиться ненадолго.
– Да, да, пожалуйста!
– Ви… Виконт! А вам трудно находить с ним общий язык, хоть он и образованный человек, правда?– несмело обратилась Саша с вопросом, который абсолютно не требовал немедленного разрешения и в принципе ни на чем не основывался. Ничего другого просто не пришло в голову. Не спрашивать же, что за спутница нахально ходила с ним в театр и почему так хочется разыскать ее и, как учил Леха, «отвесить леща».
– Нет, отчего же.
– У вас разные взгляды и интересы… А вы чаю хотите?
– Да, если не трудно.
– Вот, пейте, – она подала ему двумя руками кружку,– а мандат этот у вас? Это то же по значению, что индильгенция?
– Спасибо. ИндУльгенция. Нет.
– На остановке можно мне выйти, посмотреть?..
– Если хочешь.
– Мне не очень хочется. А вам?
– Мне? Нет.
Кузьмин вошел в вагон и возбужденно прошелся вперед-назад:
– Павел Андреевич, новости вот какие: в Смоленске придется задержаться на неделю… Может быть, вам это и не слишком удобно, но я бы не посоветовал продолжать путь без меня. Вы понимаете? – Кузьмин многозначительно посмотрел на Виконта. – Все эти обременительные хлопоты с пропусками... бесконечные выяснения личности... более мучительны, чем задержка на неделю. Что вы решаете?
– Что ж. Время терпит.
– Хорошо, что вы не возражаете, Павел Андреевич.
– Вы в Смоленске на меня каким-то образом рассчитываете, Виталий Константинович?
– Может быть, и понадобится ваша помощь, но не в военных, так сказать, действиях. Просто, как грамотного человека.
– Писаря? – хмыкнул Виконт.
– Сам пока не знаю. Верите, сам превращался уже и в писаря, и в счетовода. Управление – сложное дело, Павел Андреевич, энтузиазма тут мало. Чиновники частенько отказываются добросовестно выполнять свою работу.
– Что, саботажи у вас – частое дело? С этим трудно бороться, я думаю.
– Главное – некому. Против оружия можно выставить более сильное оружие. Но тут нужно выставить более сильное образование, а его-то и не хватает. И они чувствуют себя королями положения.
– Понимаю. Locus majoris resistentiae, – сочувственно кивнул Виконт. – Но чиновник из меня никакой.
– С латынью у меня всегда были нелады, – засмеялся Кузьмин.
– Это значит: «Место наибольшего сопротивления». – Саша одарила их парой слов и снова отвернулась к окну: ее ведь к разговору никто не приглашал.