Третья истина

Лина ТриЭС

Эти, казалось бы, пустяки, цену, а вернее, бесценность которых Саша ощущала предельно остро, и были причиной того, что она не могла предаться школьным делам всем сердцем.

ГЛАВА 9. ЕСЛИ БЫ ОНА ЗНАЛА…

Саша торопливо шла к месту назначенной встречи в три часа, раньше обычного. Она предвкушала целый час ожидания. Это особое удовольствие.

В понедельник он пришел очень поздно, и прогулка получилась скомканная. Да еще сказал, что несколько

дней будет сильно занят и не сможет приходить. Договорились вот, на сегодня, на воскресенье.

Она тогда нипочем не хотела примириться с таким скорым: «Тебе пора, Саша». Отказывалась возвращаться, доказывала, что не уснет, не погуляв хотя бы еще час. Последовал летучий и не совсем ясный для Саши разговор:

– Если отправишься сейчас без этих ненужных упрашиваний, можешь рассчитывать: в ближайшее время возьму тебя в гости.

– В гости??? К одним из ваших, как дядя говорит, бессчетных знакомых?

– Не совсем. Скорее мы отправимся в гости к самим себе.

– Ка-а-ак? Туда, где мы будем жить? Вы нашли???

– Неуместное любопытство. Куда поведу – туда поведу.

На основании этого можно помечтать: а вдруг это будет как раз сегодня и вдруг это все-таки их квартира?

Интересно, как он обставит свой приход на этот раз? Надо быть начеку, чтобы заметить то завихрение воздуха, которое будет предшествовать его волшебному появлению. Но фигуру на набережной она увидела издали. Он стоял, бросив скрещенные кисти рук за перила и глядя на воду.

– О! Откуда вы знали, что я приду раньше?

– Прежде всего, здравствуй, Саша!

– Здравствуйте, конечно, Поль. Это само собой разумеется. У нас была дезинфекция, перетряхивали все, потом я сразу убежала, а вечером по санитарному просвещению занятия. Это очень важно сейчас. Куда пойдем?

– А куда ты хочешь, Сашенька? Может, попозже? Постоим пока.

– Постоим, как Лиза у Лебяжьей канавки? Или она у Зимней канавки стояла?

– У Зимней.

– А, по-моему, памятники надо устанавливать и литературным героям. Только не Лизе, конечно, ни бедной, ни этой… Я почему-то не люблю Лиз, вы заметили? Калитина еще. Тоже унылая особа… Разве что Лизанька у Грибоедова? Ну, Виконт, а почему вы не говорите: «А Лиза Муромская? Чем она тебя не устроила, Александрин? Это же Пушкин, мы же у него все любим…». Ой, а Лиза у Зимней, это же тоже Пушкин! Тогда...

– А это ты у Пушкина знаешь, Саша:

«Если жизнь тебя обманет,

Не печалься, не сердись!

В день уныния смирись:

День веселья, верь, настанет.

Сердце в будущем живет;

Настоящее уныло:

Все мгновенно, все пройдет;

Что пройдет, то будет мило»?

Нравится?

– Да. Только я согласна, если речь идет о МИНУТЕ настоящего уныния, а не вообще о настоящем. В сто раз лучше «Да здравствует солнце, да скроется тьма!». Вы тоже любите. Почитать?

– Нет, Сашенька,

потом как-нибудь.

Саша взяла его за руку и посмотрела в лицо. Выглядит как-то непривычно… Глаза... невеселые, и не смотрит почти на нее.

– Вас Семен допек, огорчил? Или что? Вы необычный сегодня. А, Поль?– она задержалась взглядом на светлом шарфе, свободно висящем под воротником его синей курточки, на часах, прикрепленных к руке, как у военных, которые он очень редко носил, и повторила: – А, Поль?

Он тряхнул головой:

– Да нет. Так. Все в порядке.

Но она продолжала молча ждать правды.

– Голова болит, Саша.

Неслыханное дело! У Виконта никогда ничего до сих пор не болело, только раны, он сам говорил, что за тридцать лет ни разу не болел и даже не знает, что такое зубная боль! Может, он ударил голову обо что-то? Или его ударили???

– Даже не знаю, что предположить, отчего это у Вас? Переутомились? Или… напал кто-нибудь?

Мысль о том, что боль велика настолько, что неуязвимый и веселый Поль отводит глаза и жалуется, полоснула ее, как ножом по сердцу. Она положила ладонь ему на лоб.

– Не надо. Не беспокойся, Саша, просто хотел объяснить неважное настроение. Неудачно.

Еще того не легче. Одно ясно, что без Семена тут не обошлось… Скорее всего, Виконт мучился с ним всю ночь, не спал… Да, она теперь ясно вспомнила, Виконт говорил, что у «Симуса» бывают настоящие приступы белой горячки, с бредом… Вот и объяснение. Конечно, старался привести в чувство, волновался. От этой болезни даже умирают… Саша подняла на Поля глаза, осененная догадкой:

– Он что, уже не живой?

– Не живой? Кто? – напряженно спросил Виконт. – Почему? Как ты можешь знать?

– Дядя, дядя Семен, он в порядке?

– Ах, он. В относительном, хотя не представляю, что же с ним будет дальше…

Виконт безнадежно покрутил головой и уткнулся лбом в ладони.

Так. Причина выяснена. Да как он смеет, Семен, дядя, так огорчать Виконта! Саша безжалостно сжала губы. И, наступая на горло собственной песне – ведь осуществление ее мечты отдалялось, произнесла:

– Уйдите от него, Поль. Просто повернитесь, уйдите. Вы же сами говорили, что можете жить один, где угодно, а мне в школе пока совсем неплохо. Я могу и потерпеть, обо мне не волнуйтесь.

Виконт, наконец, повернулся к ней и наклонил голову, чтобы посмотреть в глаза:

– Да? Правда, неплохо? Продержишься пока?.. Сашенька! Почему ты всегда ко мне на «ВЫ» обращаешься? Я ведь тебе ближе, чем другие, наверное, все-таки. Не так?

– Правда, можно?– она переменила догадку, допустив на этот раз, что именно ее неустроенность среди чужих и есть причина его переживаний и, наверное, угрызений совести: он привык чувствовать себя таким молодцом, а вдруг не может наладить их жизнь быстро, как собирался… Хорошо, что Саша не решилась сразу же спросить про квартиру, а то причинила бы лишнее огорчение.