Третья концепция равновесия
Шрифт:
— А ты пользоваться газовым ружьем можешь?
— Газовым?.. Да, в принципе, со схемой действия знаком… Но ведь…
— Ну и чудненько. Вперед!
Ооноор уверенной походкой проследовал на стоянку персональных гравитоптеров. Сзади семенил, что-то неуверенно бормоча в обонялку, взволнованный студент. Они погрузились, и гравитоптер взмыл ввысь.
Летели долго. Зигмунд сколько мог — терпел, но и его терпение закончилось. Он осторожно потрепал плечо впереди сидящего профессора своей мохнатной верхней.
— Профессор! У меня тут…
— Хорошо, хорошо. Договоримся так. Мы сейчас немного поохотимся,
— Поохотимся?
— Точно. За каждый ваш промах, студент, — незачет. Без пересдачи. Да, и еще. Пыгнов, надеюсь, не страшишься?
— Пыгнов?!! — гляделки Зигмунда подернулись поволокой, и он как-то обмяк. — Жуткие, прожорливые страшилища, с острыми зубами и изощренным интеллектом хищника? Они, кажется, еще и прыгают…
— Не боишься? Это хорошо, — Ооноор, заложив крутой вираж, вывел машину на скоростную трассу, лежащую в направлении его охотничьих угодий.
Светило уже давно село, когда искарябанный когтями и зубами хищников охотничий движитель-чуе с Ооноором и студентом приземлился в тени огромных дубовиковистовых кустей неподалеку от охотничьего домика. Веселый, хотя несколько усталый после охоты, Ооноор выпрыгнул из движителя-чуе и побежал к домику за блоком дистанционного управления Выгружателя и Разделывателя Добычи. Затем из движителя-чуе выполз слабо вибрирующий конечностями студент, на лице которого можно было прочитать все что угодно, кроме чувства удовольствия.
Ооноор уже возвращался с Выгружателем.
— Ну что, тебе какой кусочек вырезать? Все ж как-никак всего четыре незачета из пяти возможных — с меня причитается. Ну, выбрал? Все отчего-то предпочитают сахарные косточки. А по мне так лучше пришейные бугорки. Сладкие и сочные, если, конечно, правильно приготовить.
— А может не надо? — еле дыша промямлил Зигмунд. — Вообще-то я не ем мяса. Тем более пыгнов.
— Да бросьте вы, юноша, — добродушно заулыбался Ооноор. — От сахарных косточек за всю мою жизнь еще никто не отказывался. Да ты лишь почувствуешь запах — обо всякой науке забудешь.
Эти слова, особенно упоминание о науке, несколько взбодрили Зигмунда, он даже встал и помог Ооноору разделывать тушу.
Вскоре, как и обещал профессор, на берегу тихой заводи горел костерок. У костерка лежал с немалым куском пыгна Великий Ооноор. По другую сторону костра лежал и с сожалением разглядывал сахарную косточку студент Зигмунд. Он ждал своего чаемого мгновения.
В вечерней тишине кто-то плескался в реке, бил по водной глади, оставляя на ней медленно расходящиеся круги. В камышунах что-то посвистывало и почиркивало. Над камышунами вились плотные тучи вечерних оглоедиков, терпеливо ожидающих своей доли от туши пыгна. Хороший был вечер, прочуханистый.
Наконец Ооноор отвалился, отложил в сторону недоеденный кусок пыгна, лениво поковырял в глотательнице крючком для питания и вяло пробормотал:
— Ну давай, чего там у тебя, уже можно.
— Ик, — икнул Зигмунд
— Хм.
— Древние скептики не даром никак не обозначили формальную сторону этой экзотической э-э, ну вы понимаете, что я хочу сказать.
— Гм.
— А я сегодня ночью обнаружил, что комплекс мировых констант, оказывается, должен существовать как реликтовый континуум с тех самых времен, когда о причинностных связях еще и речи не было. Вы, конечно, представляете, как это должно выглядеть в представлении Ли-Пуффика?
— Кхы-кхе.
— А теперь самое главное. Слушая вашу последнюю лекцию я сообразил, что этот реликтовый континуум мировых констант и есть та организующая данность, что формирует всю картину видимого мира.
— В самом деле?
— А больше нечему.
— В самом деле. Почему бы и нет?
— Вы само собой уже поняли, что особенно яркие и впечатляющие следствия можно получить следуя методе Дикки-Дикенштайна.
— Я понял? Да ваш Дикенштайн шарлатан, юноша.
— Да? Но я и не настаиваю, профессор. Тогда обратимся к формализму Люмиака Лимпоника. Как вы полагаете? Ведь оттуда сразу следует во-первых, что наша Вселенная не может эволюционировать сама по себе, а только вследствие логистической направляющей реликтового континуума. Из чего следует, что изучая соотношения мировых констант мы сможем вычислять и прошлое, и будущее, и весь спектр виртуальных настоящих, откуда интегрированием по спектру возможностей получим актуальное настоящее.
— Вы о чем толкуете? Как будто это все следствия теории Бидиуса-Ториуса-Ломбарда. Я ее опроверг еще на втором курсе в бытность свою студентом школы руаники. А вообще-то, древние все это называли теодицеей, но этот термин неясен, неформализуем, следовательно — вне науки.
— Нет, я на самом деле о другом, профессор. Вы, конечно, помните загадочные слова Великого Фомича, брошенные им на Консилиуме. Никто до сих пор не смог подступиться к их трактовке.
— Помню я тот коллизеум. Очень даже. Как же, именно тогда я и открыл свой непревзойденный оператор самоопровержения. А вот слов Фомича не помню. Разве он что-то говорил?
— Ну как же, проф! Именно таинственная фраза: «Ищите Третий Принцип!»
— Вот теперь помню. Не третий принцип, а третью концепцию помню. Так что с того? Все бросить и искать? Вот пускай, герой эдакий, и ищет у себя в Отстое. А нам, как говаривали Гравористые Ынтры, это ни к чему. У нас другие задачи — так они говаривали. Еще те хлопцы, юноша. Видели б вы как они два миллиона у Консилиума отчикали. Ювелирная операция, уважаю.
— Так вот я о третьем принципе. Теперь ведь все ясно коллега. Это принцип равновесного соответствия пространственно-временных событий текущему состоянию реликтового континуума. Это текущее состояние тесно увязано с набором частных законов равновесия и инвариантных величин. Теперь все понятно, док, как медный пятак. Нет никаких иных принципов равновесия кроме принципа универсального равновесия, недоступного ничьему вмешательству и тем самым отличного от известного и исповедуемого Управлением, — последнюю фразу студент произнес еле слышимым шепотом. — Ну как, а? Клево?