Третья концепция равновесия
Шрифт:
— Ах, ты об этом? Ну ты и ступень, Кеша. Надо было сразу у меня проконсультироваться. Ведь знаешь, что я на все твои вопросы всегда ответить могу.
— Ну так ответь, — грубо бросил обескураженный Лукреций, разглядывая приближающуюся с заветной тележкой официетку.
— Изволь. Аборигены, заметил, куда нас выбросили?
— Ну?
— Не за миг, до того, как мы выпали в Мнимую Реальность. Для галактян мы еще в Отстое. Я подозреваю, что аборигены над временем не больно властны. По крайней мере, пока всю Ментальную Сеть не оприходовали.
— Не-а, — честно признался Лукреций. — Вернее, не вполне. Может, они нас сюда по доброте душевной, зачем нас опять в Отстой? Но ты продолжай. И кстати, давай-ка по доброму блюму.
— Да я вообще-то не пью, — признался Фомич.
— Давай-давай! Здесь все пьют. Тем паче — зеленуха. Это, брат, я тебе доложу!
— Ну что ж, тогда, пожалуй.
И сочно-тархунные струи вырвались из блюмов и устремились прямо в широко распахнутые глотательницы Героев Галактики.
— А теперь моментально снипсами. Да в соус, в соус макай и тут же внутрь. Вот так. Ух, всхрщм. Звезды! Голубые и белые! Видишь?
— А то! А-а-а! — выдохнул с натугой Фомич пары прыня, окрашенные в цвета зеленухи.
— Ну вот, теперь продолжай.
— Что? О чем? Я что-то излагал?
— Ну ты даешь! О вещественности, именно.
— Да? Что ты говоришь! А что конкретно?
— Ну я пока не просек. Довольно интересно излагал.
— Хорошо, тогда продолжу. Значит, произошел разрыв вещественности. И она, родимая, ух, хорошо-то как пошло, нас забыла, именно нас, как вещественные объекты.
— Вот это уже интересно и ясно.
— Аборигены, вижу, как могли, так и постарались. Они ведь не знали, куда именно нас следует выбросить. Куда-то и выбросили. Может, всего одно лишь мгновение разрыва, может, нас только вчера в Отстой поместили, или даже сегодня, а разрыв налицо.
— Ах вот даже как!
Трактирщик, услыхав фирменную фразу Лукреция, недоуменно вздернул гляделки и, несколько помедлив, махнул стиком официеткам, чтобы они повторили.
«Лукреций — не Лукреций, а шутить с этим мужиком не стоит. Что-то есть в нем такое», — пробормотал себе в обонялку Ширь.
— Так что, сама Вещественность нас забыла?
— Вот то-то и оно. Помнится, гуманоидам были присущи реинкарнации. Так вот, с нами то же самое, только совсем наоборот. Гуманоиды возникали вновь в своей Вещественности, но в других телах, а мы возникли в новой Вещественности, но в своих собственных телах.
— Постой, ты о чем? Тела — это мы и есть!
— Ошибаешься, брат. Ох, как ты ошибаешься! Это дело надобно заблюмить.
— Ты ли это, Фомич?
— Вот я тебе это и втолковываю: мы теперь — как бы вполне и не мы.
Решительным движением Фомич поднял блюм и струя зеленухи ударила по наклонной, обильно орошая с готовностью подставленную глотательницу. Опять имело место обмакивание снипсов в прынь с последующим поглощением оных, довольная отрыжка и сакраментальное:
— Всхщрм!
Фомич одобрительно
— Ну?
— Да ты титан, — с одобрением констатировал Лукреций. — Только не так резко это следует делать. Все-таки зеленуха. А чтобы прочуханка полная пошла надобно заполировать. Эй, Ширь, приаме сюда и немедленно! И чтоб температура соответствовала — с хладу, с азоту!
— И что я тебе хочу сказать, Кеша, — нетрезво продолжал Фомич, придвигаясь к тому вплотную. — Мы-то с тобой не тела вовсе! Нет! Мы-то с тобой… Бери круче, Иннокентий! Мы Уникальности! Да! Именно! Не иначе!
— В самом деле? — Лукреций не вполне воспринял слова Фомича, так как контролировал подачу блюда.
— Да! И за это надо выпить!
— Погоди. Не выпить, а заесть, — и Лукреций, взяв кусочек свежего приаме чуть ли не насильно запихал его в глотательницу Фомича и зажал ему обонялку. Фомич посопротивлялся, но быстро осознал и затих. В гляделках ясно обозначилась первая степень прочуханки.
— Давай, брат, по счету три разжимаю и ты его выпускаешь, — глядя строго в гляделки Фомича, скомандовал Лукреций.
Фомич с зажатой обонялкой дернул передним ухом.
Лукрецию это понравилось.
— Три, — сказал он и отпустил обонялку.
— У-ф-ф-ф! Ф-у-у-у, — ударило ему в лицо клубящееся облако спор уснуженного инея.
— Да не в меня, не в меня, — пытался увернуться Лукреций, покрываясь изморозью.
Не тут-то было. Фомич выпускал иней широким фронтом, и увернуться от него было никак не можно. Лукреций отер лицо и наставительно произнес:
— Смотри, как надо.
Он взял в одну верхнюю блюм, а другую изготовил к моментальному действию. После чего прикрыл гляделки и не торопясь всосал блюм. Затем быстрым отрывистым движением забросил кусочек приаме в глотательницу, немного покатал его там, и наконец выпустил несколькими порциями уснуженный иней, который медлительными ламинирующими кольцами стал подниматься вверх, под самый потолок.
— Вишь, как вверх пошло, не скоро дождям литься.
— Давненько я такого не видел, — сказал Ширь, лично поднося еще одну порцию приаме к столику Фомича и Лукреция. — Так только один парень за всю мою жизнь всасывал зеленуху. Ну ты вылитый Лукреций, даже иней как он выпускаешь. Этому ж не научишься.
— Хм, — довольно хымкнул Лукреций, — вот ведь как.
— Но ведь ты не Лукреций? — неуверенно спросил Ширь.
— Лукреций! — улыбнулся Кеша. — Герой Галактики, друг лесопроходимцев, Техник-Наладчик, ну и т. д.
— Да врешь ты все, — вздохнул Ширь и отошел от стола. А себе в обонялку добавил: — Хотя и врешь — тоже как он.
Фомич между тем отходил от выпитого. Несколько придя в себя, он принялся вещать, не обращаясь специально ни к кому из сидящих в зале. Голова его запрокинулась, взгляд мутноватых гляделок уперся в восходящую Сверхновую, готовую вот-вот возгореться и озарить все вокруг.