Третья половина жизни
Шрифт:
И тут меня осенило. Да не яйца везёт молодой экспедитор, а цветы, тюльпаны к восьмому марту. А местное начальство хочет, чтобы цветы остались в Воркуте. Чтобы дарить их передовым работницам. А что торгуются, так почему не поторговаться?
Ай да я, ай да сукин сын!
Телеспектакль получился, он назывался «Транзит на Север». Его не раз показывали по Центральному телевидению. И никто не спросил: а правда ли, что тюльпаны в Норильск возят самолётами? Даже в Норильске об этом не спросили. Тогдашний телезритель привык, что по телевизору всегда врут. Нынешний, впрочем, тоже.
Борьба за свободу всегда требует жертв.
XI
С начала 80-х годов я перестал писать прозу, переключился на драматургию. Не только потому, что в пьесе всего 60 страниц, а кормит она, если пошла, не хуже, чем романный кирпич. Главная причина была в другом. Проза всё больше становилась тематической, социально-ориентированной и непременно несущей позитивный заряд. Театр оставался единственной нишей, где ещё ценилось качество. Ни за какую взятку главный режиссёр не примет к постановке пьесу, в которой актерам ничего играть, а директору нечем привлечь зрителя. Социальная ориентированность требовалась и здесь, но играла второстепенную роль.
Министерство культуры старалось контролировать молодых драматургов. Периодически проводили семинары, на которых известные драматурги оценивали их сочинения. Молодые драматурги были не такими и молодыми. В отличие от прозаиков и поэтов, средний возраст у них был около сорока лет. Семинары проводились в подмосковных домах творчества Литфонда, попасть на них считалось удачей. Плохо ли пожить почти месяц на всём готовом в уютных коттеджах среди умиротворяющей среднерусской природы, когда не отвлекают никакие домашние дела? Сиди себе и пиши, а написанному сразу дадут профессиональную оценку.
Однажды на такой семинар попал и я. Он проходил в подмосковной Рузе. Я закончил новую комедия и прочитал её ребятам, собравшимся у меня в комнате. По их реакции понял, что она получилась. Позже у комедии был большой городаж, она шла в семидесяти театрах. Чтение естественным образом закончилось выпивкой. Я был в ударе, много говорил и видел, что меня слушают.
К одному из участников семинара, драматургу из Красноярска, приехали из Москвы на выходные две подруги. Одна, лет двадцати пяти, неброской внешности, вторая помоложе, яркая крашеная блондинка с длинными ногами и выразительной фигурой. Звали её Еленой. В конце вечера он сказал:
– Оставь Ленку у себя. Она на тебя запала. А мне они двое ни к чем у.
Она осталась, без всякого стеснения разделась. Я никогда не изменял Лизе и был ошеломлен её свободой и умением вести себя в постели. В понедельник утром я отвёз подруг в Москву. Елена работала секретаршей директора станции юннатов в районе ВДНХ, жила на территории станции в одноэтажных деревянных постройках для обслуживающего персонала, состоявших из комнаты и небольшой кухни.
Я вернулся в Рузу и понял, что меня неудержимо тянет к Елене. Это продолжалось и после окончания семинара. Не знаю, что это было, кризис среднего возраста или что-то другое, но у меня снесло крышу. Я пользовался любым предлогом, чтобы вырваться к ней и остаться у неё. Целыми днями колесил на
Елена была из Пятигорска, невинность она потеряла лет в четырнадцать, и это, по её словам, ей очень понравилось. Прямой путь ей был в валютные проститутки, и позже она прошла его до конца. Но тогда она была только в начале пути, держалась за работу, училась на вечернем отделении в полиграфическом техникуме. Насчёт меня она не строила никаких планов, я для неё был случайностью, каких много в жизни. Приезжая к ней на станцию юннатов, я часто обнаруживал в её комнате следы присутствия других мужчин. Это приводило меня в бешенство, я давал себе слово, что приезжаю к ней в последний раз, но обещание быстро забывал.
Так продолжалось месяца три. Лиза делала вид, что ничего не замечает, но однажды, когда я вернулся под утро, застал её сидящей на кухне с осунувшимся лицом и больными глазами.
– Где ты был? – спросила она. – Только не ври.
– Давай поговорим завтра, – попросил я.
– Ладно, поговорим завтра.
Назавтра она спросила:
– У тебя появилась другая женщина?
– Да, – признался я.
– Какая она? Молодая, красивая?
– Это совсем не то, о чём ты думаешь.
– О чём я думаю? Я хочу увидеть её.
– Одевайся, поехали.
– Куда? – не поняла она.
– К ней.
Мы приехали на ВДНХ. Елены дома не было. Я оставил записку, что был у неё с Лизой и буду ждать её сегодня в семь вечера в ЦДЛ. В Центральный дом литераторов мы с Лизой приехали в половине седьмого. Я посадил её за угловой столик в нижнем кафе, а сам пошёл встречать Елену.
– Что это значит? – спросила она, когда я принёс ей кофе и коньяк. – Я прочитала твою записку. Ты в самом деле был у меня с женой?
– В самом деле.
– Зачем?
– Она хотела на тебя посмотреть.
– Хорошо, что меня не было дома.
– Неважно. Она сейчас на тебя смотрит. Оглянись на женщину в углу. Это она.
– Ты спятил! – сказала Елена.
– Спятил я не сейчас, а когда связался с тобой. Сейчас я пытаюсь разрулить ситуацию. И не вижу другого способа. Пойдём, я познакомлю тебя с Лизой.
Мы перешли за угловой стол. Лиза и Елена пожали друг другу на руки. Не слишком дружелюбно, но пожали. Чтобы разрядить напряжение, я предложил поужинать в Дубовом зале. В ресторане к нам присоединился мой друг, который был в курсе моих семейных проблем и не раз покрывал мои отлучки.
– Драматург не профессия, – сказал он. – Драматург – это выверт в мозгах.
Из ЦДЛ я отвёз Лизу с Еленой к нам домой. Я не знал, почему это делаю. Только чувствовал, что делаю правильно. Несколько дней Елена прожила у нас, Лиза помогала ей делать домашние задания, которые ей задавали в полиграфическом техникуме. Кончилось это тем, что Елена неожиданно разрыдалась и уехала в Москву.
Больше мы её не видели.
Через некоторое время Лиза спросила:
– Что она умеет такого, чего не умею я?